Рациональность, Наука, Культура
Шрифт:
На постулате безраздельного господства Другого над "Я" фактически держится вся критика "логики власти", предпринятая М.Фуко. Над сознанием властвуют и "научные дискурсы", навязывающие себя в качестве непререкаемых авторитетов (эта мысль Фуко перекликается с эскападами П.Фейерабенда "against Method" - "против методологического принуждения"), и власть социальная. Власть не просто подчиняет себе телесную или даже духовную жизнь индивида (если бы это было так, для человека всегда оставалась бы возможность быть свободным в своем экзистенциальном статусе, и власть была бы принципиально ограничена, не распространяя своего воздействия на нечто абсолютно "неподвластное"; вспомним тот максимум свободы, которым обладали герои Ж.-П.Сартра в абсолютно безвыходных житейских ситуациях!), она прямо-таки формирует призрачную субъективность, исключая даже принципиальную возможность автономности и суверенности индивида. Даже в самых, казалось бы, интимных, внутренне присущих
Однако и Другой, этот демиург "Я" и постулируемая причина субъективности, также есть не более, чем призрак, как это ни странно, если иметь в виду такие серьезные и даже пугающие вещи как Власть. Прежде всего потому, что Другой всегда выступает не как то, что трансцендентно по отношению к индивиду, но лишь как условие игры, как то, без чего она не может ни начинаться, ни обладать осмысленной продолжительностью. Можно сказать, что если "Я" - создание Другого, то и Другой обладает не собственным бытием, а лишь виртуальной реальностью для "Я". Например, Власть потому и обладает таким огромным влиянием на индивида, что индивид немыслим вне Власти; чтобы быть, человек должен перепоручить свое бытие Другому и, следовательно, не быть (Гамлет был бы шокирован, ознакомившись с подобным решением своей проблемы!). Деконструктивизм в философии Дерриды и других постструктуралистов, если его проводить последовательно, "деконструирует" саму эту философию.
Несомненно ощущая это обстоятельство и исчерпав, по-видимому, потенциал "деконструктивности", постструктуралисты занялись поисками "новой субъективности", пытаясь из обломков "субъектной" философии построить что-либо не ускользающее от определений. Здесь показательны поздние работы М.Фуко, в которых он отходит от чрезмерностей в определении власти и пытается придать понятию субъекта некоторую самостоятельную значимость454, ищет возможности, реализация которых позволяет индивиду быть "резистентным", определять самого себя в преодолении навязываемых ему модусов поведения; однако, показательно и то, что источниками сопротивления индивида, по Фуко, можно прежде всего считать "безумие" и "шизофрению", глубоко укорененную социальную маргинальность. Другим источником эвристики для постструктуралистов в их поисках "новой субъективности" послужили идеи постмодернизма, в особенности конструкция "плюралистического субъекта".
3. "Субъектный плюрализм" постмодерна.
"Ключевым словом постмодерна является "плюралистичность". Постмодернистскую многосторонность нельзя отождествить с утверждением о множественности индивидуальностей или смешивать с плоским плюрализмом вседозволенности и неразберихи. Она скорее обозначает радикальное признание плюрализма и гетерогенности форм жизни, языковых игр, способов ориентации и связей смысла. Их разнообразие как практически, так и нормативно конституирует наш мир", - пишет В. Вельш455. Постулировав плюрализм как атрибуцию субъекта, постмодернизм отказывается рассматривать трансценденталистски сформулированные вопросы о том, возможна ли такая атрибуция и каковы условия этой возможности. Вместо этого предлагается иной вопрос: помогает ли выдвинутый постулат лучше решать жизненные задачи человека? Другими словами, признав, что трансценденталистская философия потерпела фиаско, если не теоретически, то как основание жизненных ориентаций, как оправдание исторического существования человека, необходимо подвергнуть испытанию прагматические возможности, которые открываются плюралистической перспективой.
Свои истоки постмодернистский плюрализм, впрочем, как и другие современные "постфилософии", ищет у Ницше, который высказывался в том духе, что человеческий индивид вовсе не является несовершенной (ограниченной и уменьшенной) копией "трансцендентального субъекта", что в рамках индивидуальности умещается "множественность субъектов, солидарные деятельность и борьба которых лежат в основе нашего мышления и вообще нашего сознания"456. Эту мысль Ницше современные постмодернисты наделяют прагматическим смыслом. "Плюралистический субъект", вообще говоря, есть чрезвычайно удобная для прагматизма конструкция, быть может, даже необходимая для разрешения всяческих противоречий, возникающих, когда прагматистам приходится так или иначе согласовывать принцип успешности действия с "реликтовыми принципами" совести, общезначимой морали, универсальных или общечеловеческих ценностей и т.п. Если в рамках индивидуальности помещается множество субъектов, то для каждого из них, вероятно, найдется удачная форма своей реализации как во внутренней, так и во внешней форме бытия. А проблема
Оправданием для поиска "внутренней плюрализации" субъекта служит, как правило, ссылка на уже состоявшуюся "внешнюю плюрализацию" его социального и культурного бытия, признание правомочности разнообразных форм жизни и их смысловое равенство. Это полагается настолько убедительным, что все постмодернистские дискурсы, какую бы сферу они ни затрагивали - от архитектуры до философии, от искусства до политики, от морали до экономики либо прямо начинаются с утверждения о тупиковости всякой до-постмодернистской мысли и всякого до-постмодернистского действия и поведения, либо вообще оставляют этот вопрос "за скобками" как потерявший всякую актуальность и неочевидный только для слишком нечувствительных к реальности и закоснелых в догматизме людей.
Что касается "внешней плюрализации" действительности, то она, по-видимому, является простой констатацией того действительно очевидного факта, что в нашем нынешнем мире одновременно сосуществуют самые различные формы культуры, ценностных ориентаций, смысловых структур, причем это сосуществование по необходимости имеет активный, диалогический характер. Из этого бесспорного положения постмодернисты, однако, выводят не постулат о многообразных возможностях адаптации субъекта к "плюрализму" культурных реалий, а вводят плюрализм "вовнутрь" субъекта, разрушая его единство, но зато получая перспективу бесконфликтного пребывания субъекта в современности. По сути, постмодернисты как бы выражают недоверие трансцендентальному проекту субъективности и культуры, предпочитая не модернизировать его и не исправлять, а отбросить, начиная с чистого листа писать новую историю и теорию культуры457.
В такой истории, например, уже нет места прежней "конфликтообразующей" противоположности индивида и общества, поскольку нельзя сказать, что общество образуется из индивидов, обладающих хотя бы и относительной суверенностью. Индивиды по самой своей природе "социально конституированы", образованы по многоразличным социальным образцам. Поэтому основная проблема состоит в том, чтобы уяснить, как возможно адекватное общение индивидов с этим многообразием. Для решения этой проблемы и пригодилась идея Ницше о "внутреннем плюрализме субъекта".
Под постмодернистскую критику попадают не только "трансценденталистские фикции" (самосознание, рациональность, кантовское "трансцендентальное единство апперцепции" и т.д.), но и антропоцентризм, объединенный с этикоцентризмом и логоцентризмом как основополагающими идеями европейской истории культуры от Платона до Швейцера. Мировоззрение, основанное на этих идеях, обвинено в лицемерии и попросту в глупости. Взамен предлагается мировоззрение, включающее новый образ субъекта. Это индивид, резко отклоняющий возможность разделять с историей ответственность за ее ход и последствия458, отбрасывающий как бессмысленные и опасные поиски "правды", "истины" и "смысла жизни" как такового, а не продиктованного конкретными прагматическими ситуациями. Такой индивид охотно следует совету "быть самим собой", но вряд ли способен объяснить, что это значит за пределами некоторой конкретной ситуации. Он не без удовольствия играет в интеллектуальные игры, связанные с поиском истины, но не держится за полученные при этом результаты и меняет свои убеждения, если считает это подходящим выходом из затруднительных положений. Его эстетические пристрастия неопределенны, они скорее подчинены чувству комфортности и удовольствия, которое может вызываться противоположными по смыслу эстетическими объектами. Постмодернистский субъект высоко ценит юмор (правда, весьма специфический) и фантазию, старается быть ироничным. Он ценит в святынях их эстетическую или историческую значимость, но ни за одну из них не отдаст не только жизни, но даже временного благополучия. Он в высшей степени толерантен, живет сам и позволяет жить другим, боится и избегает ситуаций, когда ставится вопрос о пределах этой толерантности. Впрочем, когда такой ситуации нельзя избежать, индивид скорее отодвинет эти пределы сколь угодно далеко, нежели признает необходимость решающего выбора.
Пуще всего постмодернистский субъект избегает моральных рассуждений, в особенности, когда они исходят от искусства459. Искусство - сфера иронического и пресыщенного манипулирования эстетическими объектами, игра в бесконечное цитирование и угадывание чужих идей, которыми можно как ярлыками оклеивать любые ситуации "внешней" и "внутренней" жизни. Постмодернисты, как правило, избегают столь же определенных высказываний относительно веры и религии, но и в этой сфере они остаются верными той же ориентации. (Показателен в этом отношении анализ Апокалипсиса, принадлежащий Ж.Дерриде, который к тексту Священной Книги применил свой метод "деконструкции", чтобы прийти к выводу: этот текст допускает бесконечное множество интерпретаций, ни одной из которых в принципе нельзя отдать предпочтение. Следовательно, ни о какой религиозной значимости этого текста нельзя говорить всерьез: он лишь повод для грамматологических и текстологических упражнений).