Ради безопасности страны
Шрифт:
Мальчонка, чем-то неуловимым напоминающий Колесникова, вскинув руки, тянется к чайке, взлетевшей с песчаной отмели.
СТАНИСЛАВ РОДИОНОВ
ТИХАЯ ОСЕНЬ
Повесть
Он прошелся по квартире неприкаянно, как собака вокруг брошенной дачи. А ведь тут ничего не изменилось. Те же две комнаты с кухней, та же мебель, тот же ковер на стене... Марина ушла, ничего не взяв. И стало пусто, словно из квартиры вынесли что-то крупное и главное. Он вспомнил виденную
Надо бы сделать зарядку, но Михаил глянул на гантели с отвращением — лежат себе чугунными чушками, будто ничего и не случилось. Надо бы принять душ, но прикосновение воды даже к руке вызывало озноб. Надо бы... Он только поводил электробритвой по тощим щекам, умылся и подровнял усики, которые разрослись и на худом лице стали топорщиться театрально, по-злодейски.
Михаил вошел в кухню и осмотрел ее с какой-то дикой надеждой. А вдруг... Но кофе не пахло, плита не горела, и стол пусто блестел полированной лысиной. Из крана капала вода — тихо и обездоленно. Надо бы все это расшевелить и позавтракать.. Но вода из крана капала обездоленно...
Он надел куртку и вышел из квартиры. Сегодня у него библиотечный день, но Михаил знал, что в читалку он не пойдет. А так и будет брести по желтым листьям, без шапки, в легкой куртке, двадцатидевятилетним мальчишкой.
Осень была странной. Солнца не видели уже месяц. Низкие тонкослойные облака затянули небо ровно и вроде бы навсегда. Но не дули ветра, не шумели ливни, не выпадали холода... Так, поморосит коротко и смущенно. Поэтому листья держались долго и опадали равномерно — может быть, по десятку в день.
Михаил пересек сквер и побрел улицей...
Раздражение нарастало исподволь, но упорно — так в ночной палатке долго крадется к лицу нервотянущий вой комара. И знаешь, что докрадется, и ждешь... Сейчас он тоже знал, что раздражение дойдет до разума и заставит его взвешивать, решать, анализировать. А он, разум, не хотел. Ибо, ибо... Ибо разум дан человеку для мышления, а не для рефлексий. Этот вопрос Михаилом решен еще в школе — не иметь дела с тем, что не поддается формулам или логике. И не имел. Да вот женился, сразу попав в зыбкую субстанцию неопределенности и непознаваемости. Впрочем, из нее он выплыл, как говорится, сухим. Тогда зачем эта ненужная взвинченность, хотевшая растрепать его надежную логику? Размяк, как асфальт в жару...
Он помедлил у «Старой книги», раздумывая. Все-таки зашел.
Днем народу тут бывало немного. Сухое тепло приятно коснулось лица и как-то прошелестело в волосах незаметным ветерком. Почти библиотечная тишина сразу отстранила от города с его шумными заботами. И Михаилу захотелось все-таки пойти сегодня в библиотеку.
Он миновал отделы технической книги, социально-экономической, строительной и стал у полупустых полок художественной.
— Детективов, случайно, нет? — спросил он у молоденькой продавщицы.
— Вы
— Могли за ночь подвезти, — улыбнулся Михаил одними усами.
— Дефицит. — Она пожала плечиками, которые все объяснили.
— В этом магазине детективы походят на космических пришельцев: все о них говорят, но никто не видел, — сказал кто-то сзади.
Михаил обернулся. И прежде, чем рассмотрел говорившего, заметил его улыбку — казалось, что губы крупного рта сейчас не выдержат и расхохочутся на весь магазин.
— Я полгода заглядываю сюда и еще не купил ни одного, — сказал мужчина.
— Нужно заглядывать не сюда, — посоветовал Михаил.
— А куда?
— На книжную толкучку.
— О, она меняет свои места и неуловима, как шпион.
Группа девочек-старшеклассниц вклинилась меж ними, разведя на разные концы прилавка. Девочки искали стихи. Михаил побрел по магазину, не торопясь выйти на осенний воздух. И увидел, что мужчина, у которого запоминаемая улыбка, тоже не спешит. Михаил догнал его:
— Вы собираете детективы?
— Разумеется, — ответил мужчина удивленно, словно их собирал каждый человек планеты.
— А какие?
— Хорошие. Но главным образом английские и американские.
— Их не так уж много издается.
— Я читаю в подлиннике.
— Знаете английский?
— Научиться читать несложно...
Они вместе вышли из магазина. Теперь, хоть и при осеннем, но все-таки дневном свете, Михаил разглядел мужчину.
Он оказался моложе, чем глянулся сперва, — лет тридцать пять. Высокий, на полголовы выше его. Лицо выглядело бы простоватым, не будь на нем серых приятных и внимательных глаз. И улыбки, готовой взорваться хохотом.
Они медленно шли по улице, перекидываясь необязательными словами в этой случайной встрече.
— Не понимаю, почему не увеличат тиражи детективов? — спросил Михаил риторически, чтобы затеять разговор.
— А какой смысл? Плохих писателей издавать ни к чему, а хорошие детективов не пишут.
— Почему же хорошие не пишут?
— Считают низким жанром.
— Это же неверно!
— Разумеется, но уж такова наша традиция.
Они разговаривали лишь о детективе, но Михаилу казалось, что этот человек знает много и обо всем. Его словам придавался какой-то второй смысл, который недосказанно стоял за ними, как утреннее солнце за чертой горизонта.
— Вы филолог? — спросил Михаил.
— Нет, просто я сам пытался сочинять детективы.
— И как?
— Редакторы их возвращали с ехидными улыбками.
— Почему же?
— Они подходили к ним, как к «Войне и миру». А детективная повесть — это описание розыска, и только розыска.
— Ну а характеры... и другое? — вспомнил Михаил школьные уроки литературы.
— Есть условность жанра. Почему никого не смущают поэты, придумавшие писать рифмой и столбиком?
Он стал, оглядел улицу долгим шарящим взглядом и повернулся к Михаилу: