Ради красоты

Русская Наталья

– Как поиски работы? – спросила появившаяся в дверях мать.

Девушка скривилась:

– Не очень.

– Не удивлена, – мать прищурилась, в голосе слышалось разочарование, – моя подружка пристроит тебя экономистом.

Янита внимательно смотрела на неё, будто пытаясь разобрать значение слов:

– Я ничего не понимаю в цифрах.

– Ты же как-то окончила институт, всё получится!

Не было смысла объяснять матери, что жизнь её посвящена другому, и то было неотвратимо и навсегда. Однако чуяла, что отпущенный ей на сегодня запас счастья истрачен, поэтому

незаметно вышла из квартиры и прямо у подъезда сиганула в кучу листьев. Дворники не оторвались от работы, не потому, что были нерусскими, а потому что было холодно и темнело.

Василий Хармс

Первый удар пришёлся по зрению: последние осенние лучи подкрашивали жёлтым лиловую ткань гроба. Второй удар – по обонянию: смешивались в единую композицию запах формалина, гнили и воска. Космический холод подкрадывался, силился проникнуть в эту реальность. Янита знала, что виновата, поскольку в их неказистых судьбах совсем не принимала участия, наблюдала, как за сценами на экране, лишь ища проявление света пригодного для картины. В какой момент их торжественное шествие за руки навеки оборвалось, и она не расстроилась, а предпочла просто семенить рядом? В какой день она отравилась ядом этих бесконечных исканий?

– Какая глупая традиция сразу не закапывать покойника, – визгливо произнесла она вслух. – Тебе нравится, папа, такое внимание?

– Может и нравится, – ответил воздух под кулоном на груди.

Яня потрясла головой, достала из кармана пузырёк и выпила таблетку обезболивающего, далеко не первую за сегодняшний день. Приходили люди, плакали, причитали. Большинство из них знакомые, но лиц было не разобрать, они множились и расплывались, совершенно ненужные, непроницаемые. Янита сидела смирно, но ни с того ни с сего мать потащила её в комнату.

– Ты можешь проявить хоть каплю эмоций? Ты всё-таки отца потеряла! – мать зло глядела на слишком спокойную дочь.

Янита выпадала из реальности и даже если бы захотела, не смогла бы разобрать, что от неё хочет мать. Сконфузилась страшно, но тут же посмеялась над собственной неловкостью. Мать в недоумении открыла рот и наотмашь ударила дочь по лицу.

– Придёт горе на смену твоему смеху, – делая паузу между словами, произнесла мать.

– Мам, не надо, – лицо девушки печально вытянулось.

Возможно, если бы в то мгновение мать с дочерью знали, что это их последняя встреча, и после похорон их отношения окончательно расстроятся и охладеют, то они не были бы так жестоки друг к другу. Но на деле мать вытолкнула дочь из квартиры, а Яня так и не объяснила своё поведение.

Реклама

Молодой врач тянется к аптечной полке, в его заострённой позе читается:

– Ты думаешь, что таблетками ты облегчаешь себе жизнь. Как бы не так. Твой кайф сегодня будет казаться уродством завтра. Но и завтра – тоже обман, иллюзия исчезнет уже через неделю. Но как ты сможешь не употреблять целую неделю? Нет, нам не узнать правды. Наверное, нужно иметь какой-нибудь крюк или якорь, чтобы суметь вернуться, либо не принадлежать миру изначально. Выбираю второе.

Уверен, что и ты тоже не захотел бы возвращаться и становиться взрослым. Что в этом захватывающего? Вставай на работу, пей витамины. Потому что спасение всё равно съесть.

*

Солнце слепило, Яня прилегла на облезлую лавочку у подъезда. Окружение выглядело заурядным и необычным одновременно, оно плыло и покачивалось, пришлось вцепиться в деревянные перекладины, чтобы не упасть. Густой запах мокрой травы вызывал тошноту, казалось, им пропиталась даже одежда. Обволоченная липким потом девушка почувствовала, что над ней кто-то навис, открыла глаза. Это был Богдан. Яня протянула к нему руку, он легко поднял её. Припали всем телом, обнимались шеями, животами, ногами, тоска отпускала, больше не выдавливала глаза. Богдан достал из кармана блокнот. Яня печально улыбнулась.

Голоса с «мстили», «избивали» слышались из-под земли, но вышли из подъезда. Яните уже не было обидно или тяжко, внутри стало тихо, пусто и совсем-совсем безразлично. Безразлично шествие с фотографией, безразличны причитания, слёзы свои и чужие – безразличны, объятия навязчивые и отталкивающие – безразличны, исковерканные лица тех, кто пришёл поддержать – тоже туда. И особенно безразлично, что внутри ничего не осталось, не осталось ни эмоций, ни органов, ни цветов.

– Кидай землю! – последнее, что Яня ясно слышала и помнила.

После этого перед глазами стояла только крышка гроба, к которой она падала-падала-летела. По-видимому, так она пыталась опередить жизнь, которая рушилась намного стремительнее, чем она могла себе представить.

– Может, тебе это даже нравится? А может, потом понравится? – спросил воздух голосом отца.

Был ли тот голос сном, проявлением её особенности или чем-то третьим – новым, Янита не знала, лишь предчувствовала, что с этого момента ей больше никогда не быть прежней.

*

Вся дальнейшая жизнь казалась Яните неправдоподобной. Она разговаривала, ела, ходила на работу, но не жила, поскольку у неё совсем не было сил рисовать. Богдан уговорил её переехать к себе, но спокойнее от этого не стало. Чудилось, будто её кто-то разыграл. Что отец вот-вот явится и позовёт её гонять «шпану». Мир, в котором и так не было места травам и картинам, теперь суживался, затягивал, готовый задушить. Она отказывалась в него верить.

Что мне делать? – в очередной раз спрашивала она у себя, сидя в душном офисном кабинете. Ею овладевало мрачное отчаяние, одиночество предвещающее бездну.

В смутном сознании укреплялась мысль, что она торгует абразивами всю жизнь и умрёт здесь же, за этим офисным столом. Работа была ей ненавистна, ничего не радовало. Она смотрела в пустоту экрана, и мысли напрочь улетучивались. Она видела вокруг себя предметы, осознавала происходящее, но не могла поверить, что это и есть настоящая жизнь.

Достала блокнот. Белоснежное пустое пространство оставалось белым и пустым. Она наклонилась ниже, и тогда листок превратился в широкую деревенскую дорогу, на которой, если прищуриться, можно было разглядеть играющих в снежки детей.