Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове
Шрифт:
Киров не замечал, как летело время. Да и когда было замечать! По всем предприятиям города и области шло составление пятилетних планов. Потом началось их обсуждение. Каждую неделю, а иногда и по два, по три раза приходилось выступать на разных собраниях с докладами и речами. Бывать на заводах, в деревнях.
Кирова почти не видели дома. Приезжал поздно и почти всегда уединялся в своем кабинете, сидел за книгами.
Как-то Мария Львовна заглянула к нему:
— Сережа, скоро двенадцать, а ты еще
— Сейчас дочитаю «Желтого дьявола» и приду.
— Почему ты вдруг обложился Горьким?
— Как, разве я не говорил? Завтра же Алексей Максимович приезжает в Ленинград. Я буду его встречать.
— Вот как! Нет, не говорил... На этот раз, может быть, пригласишь его к нам?
— Едва ли... Он многое хочет увидеть, повидаться с друзьями.
— Жалко, Сережа. Ведь Горький и мой любимый писатель. Я до сих пор помню твои статьи о Горьком в «Тереке»... А чай стынет, Сережа.
— Хорошо. Сейчас иду...
Горький приехал в Ленинград двадцать седьмого июня. Киров встретил его на Московском вокзале, отвез в гостиницу и препоручил работникам Ленсовета. Ему самому хотелось побыть с Горьким, но не позволяли дела.
Только через десять дней они встретились снова. И на этот раз не разлучались до вечера...
Киров вернулся домой с заходом солнца.
— Что так поздно, Сережа? — встретила его в передней встревоженная жена. — Ждала к обеду. Сегодня у нас первые грибы... Ты хотя бы позвонил...
— Не мог, извини, Маруся. Сегодня целый день с Горьким. Возил его на Балтийский завод.
— Ну, что он? Как выглядит?
— Как и в прошлом году: большой, сутуловатый, я перед ним, как подросток.
— Я серьезно, Сережа, а ты шутишь.
— Да правда же. Он очень высокого роста. Говорит глухим басом, по-нижегородски окая.
— Что же он рассказывает?
— Он больше расспрашивает и очень внимательно слушает. Даже иногда записывает, правда бегло и быстро.
— О чем же вы говорили?
— Кажется, обо всем... На Балтийском спускали на воду два новых корабля-лесовоза. Он залюбовался! Действительно, картина величественная!.. Очень заинтересовался. Разговаривал с рабочими и инженерами. Спрашивал, за сколько времени построили. Какие еще строим суда, и многое другое... Даже прослезился...
— Ну, а он-то, Горький, что же он говорил?
— Говорил, что испытывает большую радость, что увидел снова родину, которая преображается на глазах. Видно было, что он счастлив по-настоящему...
Вступил в свои права новый, 1930 год — второй год пятилетки.
Киров его встретил не в домашнем уюте у нарядно украшенной елки, а за Полярным кругом, в дощатом, заметенном снегом бараке геологов, около мрачной горы Кукисвумчорр. Его привела сюда, на Кольский полуостров, в суровую мончетундру, мечта о чудесном камне, имя которому — апатит.
В первый день нового года в том же дощатом бараке Киров проводил совещание с геологами, где обсуждался вопрос о закладке в Хибинах первого апатитового рудника. Намерзшись, наголодавшись, намучившись в этом безмолвном краю, за долгие студеные месяцы истосковавшись по родным
«Устали мончетундровские исследователи, — подумал Киров. — Очень устали. Измучились. Их можно понять. Здесь, на пронизывающем ветру, и медведь-то, пожалуй, не согласится жить, а убежит куда-нибудь в таежные дебри».
Дождавшись, пока выскажутся все, он попросил слово и вытащил из кармана затрепанный блокнот.
— Вы хорошо говорили, товарищи. Но не совсем верно. Вам представляется, что построим мы рудник, разобьем вокруг бараки и будем добывать апатиты. А Хибины так и останутся медвежьей берлогой. Нет, дорогие товарищи. Через каких-нибудь пять лет вы не узнаете этого места. Здесь вырастет крупный апатитовый комбинат и красивейший, залитый огнями город Хибиногорск — столица кольского Севера!
Разве не в таком же медвежьем углу Петр Великий ставил Петербург? Вспомните-ка Пушкина:
По мшистым, топким берегам Чернели избы здесь и там, Приют убогого чухонца; И лес, неведомый лучам В тумане спрятанного солнца, Кругом шумел...Вот и здесь по горам шумит дикий лес. Но долго ли ему шуметь? Ведь теперь не те темпы, что были при Петре. Не та техника! А главное — люди не те. Наша комсомолия здесь рай земной устроит. Ведь не одни апатиты скрыты в северной земле. — Он раскрыл блокнот. — Вот, послушайте, что писал Ломоносов: «По многим доказательствам заключаю, что и в северных земных недрах пространно и богато царствует натура...» — Но Ломоносов с горечью добавлял, что «искать оных сокровищ некому... А металлы и минералы сами на двор не придут — они требуют глаз и рук к своему поиску...»
Киров продолжал с воодушевлением:
— Ведь это прямо к нам, к своим потомкам, обращается великий Ломоносов. Это тогда, полтораста лет назад, было некому искать. А сейчас — мы на что? Мы, советские люди? Мы уже отыскали апатиты, отыщем и металлы. Возведем здесь рудники и металлургические заводы. Нужно только зажечься энтузиазмом. Почувствовать себя участниками и вершителями великого пятилетнего плана.
Скажите честно: есть ли среди вас люди, которые хотят жить в тундре и строить апатитовый гигант по велению сердца?
— Есть, товарищ Киров. Есть такие люди! — вскочил в углу плечистый парень, тряхнув головой. — Я, секретарь комсомольской ячейки Василий Счетчиков, считаю себя мобилизованным до конца стройки. И уверен — все наши ребята останутся здесь до конца.
Собравшиеся дружно захлопали.
— Ясно, товарищи! — заключил Киров. — Раз так настроена молодежь, нам с вами следует лишь уточнить, где будут разбиты шахты, и выбрать хорошее место для будущего города...