Радикал рок-н-ролла. Дин Рид
Шрифт:
Бывшие соседи по комнате, которые более двадцати лет не общались и ничего не знали друг о друге, принялись сокрушать барьеры, возведенные между ними временем и расстояниями. Они проболтали двадцать минут, вспоминая давние проделки и рассказывая друг другу о том, что происходило в их жизнях, вплоть до настоящего времени. Рид упомянул, что надеется вернуться в Денвер в следующем, 1985 году и показать документальный фильм о своей жизни, над завершением которого трудился Уилл Робертс. Роуз поведал, что теперь проживает под своей настоящей фамилией Розенберг, что счастливо женат, что его дети уже почти взрослые, и пригласил Дина к себе в гости, когда тот приедет в Денвер. Рид ответил, что придет с удовольствием.
Телефонный разговор, воссоединивший двух колорадских парней, когда-то приехавших в Калифорнию в надежде добиться успеха на музыкальном
В 1984-м году этот репортаж «Эн-Би-Си» о Риде в американских СМИ не был первым. Вероятнее всего, его появление подстегнула заметка европейского корреспондента «Нью-Йорк Таймс», также подхваченная «Интернэшнл Геральд Трибьюн» – американским печатным изданием, которое выходило и читалось путешественниками из Америки и экспатриантами по всей Европе. Статья Джеймса Маркхама в газете «Нью-Йорк Таймс», опубликованная в конце января, Риду не понравилась как по обычным причинам, так и по некоторым дополнительным. В статье говорилось, что Рид признан «народным героем в Москве, Праге, Восточном Берлине и Софии. В странах Варшавского Договора, хотя и не в самой Польше, несильным и вместе с тем приятным голосом он распевает песни о мире, незатейливые баллады антиамериканского содержания, пишет сценарии, режиссирует и исполняет главные роли в кинофильмах. Он – суперзвезда Восточного блока, этакий коммунистический Джонни Кэш». Рид рассуждал о том, что Берлинская стена необходима для защиты от западных шпионов, а не для того, чтобы удерживать людей от бегства к свободному миру, но на вопрос о тех людях, по которым стреляли и которых убивали при попытках перебраться за стену, он ответил: «Понятно, что эти действия я не могу оправдывать. Однако полиция Далласа поубивала своих людей больше, чем полиция ГДР своих». Рид также указал на отсутствие преступности в Восточной Германии: «Здесь мне не нужно выходить на улицу, чтобы протестовать. Здесь я могу прийти в Центральный комитет и обсудить проблемы, что я иногда и делаю», - допустив при этом, что люди незнаменитые, вероятно, не имеют доступа на такой высокий уровень. Он признался, что скучает по родине. «Конечно, я испытываю ностальгию, особенно на Рождество. И больше всего я скучаю по общению на моем родном языке». Маркхам отмечает в своем рассказе, что Риду периодически приходится подыскивать точное английское слово, поскольку сейчас он в основном общается по-немецки.(267)
Проблемы, возникшие у Рида с родным языком, проявились в его письме Маркхаму, написанном после публикации этой статьи.
В письме от 4 февраля Дина Рида захлестывают эмоции. «Вы, лицемерно защищающие роль "свободной прессы" в "свободном мире", продолжаете извращать истину так, как это было бы непозволительно здесь, в социалистическом мире. Позвольте привести вам пару примеров, на тот случай, если какая-то часть вашей совести все еще функционирует». В качестве примера Рид выбрал ту фразу, в которой утверждалось, что все его песни имеют антиамериканскую направленность. «Очевидно, вы черпаете информацию из архивов ЦРУ, а поскольку они врут, эта ложь, предназначенная для использования в будущем, расползается по компьютерам тех журналистов, которые слишком предвзяты или слишком ленивы, чтобы выяснять правду». Рида больно задели слова о том, что его отец «был беспощадный школьный учитель».
«Я уверен в том, что в своих статьях вы много раз использовали слово "беспощадный" по отношению
Это была хорошая тирада. Единственная загвоздка состояла в том, что Маркхам написал об отце Рида как о «неприкаянном школьном учителе», дав справедливую оценку кочевой жизни Сирила, колесившего по западу Соединенных Штатов. Рид, теряющий способность автоматического восприятия английского текста, ошибся, неверно прочитав слово, и понял предложение так, будто комментарий касался личности его отца. [Рид воспринял английское слово rootless, имеющее смысл «неприкаянный; не имеющий корней; не имеющий твердого положения в обществе», как ruthless – «безжалостный, беспощадный, жестокий» - примеч. переводчика.]
Как только Розенбергом была восстановлена связь с Ридом, они начали регулярно писать друг другу. Джон Розенберг был счастлив услышать о замыслах своего старинного приятеля, но его начинало беспокоить отсутствие понимания у Рида того, насколько мало о нем знают дома, в Денвере, а еще меньше - в остальных частях страны. В одном из писем Рид предложил пройтись парадом к Денверскому Капитолию [зданию правительства штата – примеч. переводчика.], при этом певец и мэр города ехали бы верхом на лошадях. Розенберг хохотал, когда читал это письмо. Он тут же принялся писать в ответ Риду, что в его родном городе о нем никто не знает. «Написав это, я подумал: ты же сочиняешь песни, тебе следует написать песню об этом. И вот тогда я сочинил "В моем родном городе меня никто не знает", - сказал Розенберг. – Я подумал, что если что-то и способно заставить Рида уловить суть, так это песня. Так и вышло. Приехав сюда, он уже не рассчитывал ни на какие конные парады».
Розенберг записал эту песню на кассетный магнитофон, под собственный гитарный аккомпанемент. Он не растерял своих способностей за последние пятнадцать лет. Даже прекратив сочинять песни и выступать на сцене, он все еще обладал хорошим чутьем к поэтическому слогу и мелодиям в стиле вестерн-кантри. Эта песня не только несла сообщение Риду, но в ней также содержалось обращение к его коммерческой жилке. Рид несколько раз прослушал пленку, собрал музыкантов и направился в Прагу записывать эту песню в своем исполнении.(269)
Получение весточки от Розенберга, вполне возможно, стало для Рида наиболее ярким событием этого года. В Восточной Германии и Советском Союзе дела у него шли не очень хорошо. В его выступлениях нуждались все меньше. Ни ему, ни Ренате с почтой не приходили сценарии фильмов, в которых они могли бы исполнить главные роли, и это его очень тревожило. Уменьшение количества приглашений на концерты и участия в киносъемках освободило ему время для работы над завершением его сценария к фильму «Кровавое сердце», рассказывающем о восстании индейцев в Южной Дакоте и 71-дневном вооруженном противостоянии участников Движения американских индейцев и правительственных войск в местечке Вундед-Ни.
История о Вундед-Ни была подходящей для экранизации. 27 февраля 1973 года участники Движения в защиту американских индейцев (ДАИ), под предводительством Дэнниса Бэнкса и Рассела Минса, прибыли в крошечный городок Вундед-Ни и захватили его. Лидеры ДАИ заявили, что напали на город в отместку за устроенную в 1890 году кровавую бойню, когда американскими солдатами была уничтожена группа индейцев [тогда в индейской резервации были расстреляны около 350 человек, включая женщин и детей, – примеч. переводчика], чтобы выразить протест против не прекращающихся несправедливых нападок на племя Оглалу-Сиу со стороны федерального руководства и марионеточного правительства резервации Пайн-Ридж. Вначале агенты ФБР и другие правоохранительные силы ограничились тем, что окружили группу повстанцев, разместившихся в нескольких зданиях, включая церковь. Но 27 апреля ФБРовцы и участники ДАИ вступили в вооруженную схватку, в результате которой двое индейцев были убиты и двое федералов ранены. 8 мая индейцы сдались.