Радикальное Самопрощение. Прямой путь к подлинному приятию себя
Шрифт:
До тех пор пока мы ощущаем себя жертвой произошедшего – а большинству из нас кажется очевидным, что так оно и есть, – прощение остается невозможным на практике. И тем более это касается самопрощения. Мне кажется очевидным, что эти энергии не могут быть рассеяны, и именно поэтому Опра с таким недоверием отнеслась к той женщине, которая, кажется, преодолела эту трудность. Вот и мне сложно ей поверить. В 99,9 % случаев желание осудить берет верх.
Мы уже установили, что осуществить самопрощение на самом деле еще труднее, чем простить других, ибо этот процесс требует хоть какого-то движения навстречу, хоть какой-то взаимности. Однако,
Кто кого прощает?
Сам термин прощение подразумевает, что есть тот, кто прощает, и тот, кого прощают. По логике вещей, тут требуются субъект (прощающий) и объект (прощенный). Когда мы прощаем другого человека, это условие удовлетворено, поэтому проблем нет. В случае же самопрощения дела обстоят иначе. Прощающий (субъект) и прощаемый (объект) – одно и то же лицо. С логической точки зрения тут есть проблема. Субъект и объект могут существовать лишь по отношению друг к другу, и их объединение противоречит логике.
Кто же тогда прощает, когда речь идет о самопрощении, и кто оказывается прощен? И к кому мы обращаемся, когда просим о прощении самих себя? И это не просто интересное философское упражнение. Это вопрос о практических аспектах самопрощения, ибо возникает ощущение, что, действуя одновременно в качестве прощающего и прощенного, мы пытаемся играть роль и прокурора, и судьи, и присяжных, и свидетелей, и подсудимого в одном лице! И еще: если мы не понимаем, кто с кем разговаривает у нас в голове, то нам сложно вести вразумительную беседу и находить хоть какие-то точки соприкосновения в дискуссии. А это означает, что нам нужно дать рабочее определение того, что означает «я».
Когда только мы предпринимаем попытку дать определение «я», сразу же обнаруживается, что никакого единого «я» и не существует вовсе. На самом деле мы представляем собой целое сообщество разных «я». И члены этого сообщества не всегда могут договориться друг с другом. У них могут быть разные цели и планы, – а это означает, что в каждый момент времени они склонны отстаивать совершенно разные (порой противоположные) позиции. Внутренний конфликт, протекающий в голове, вполне может выбивать нас из колеи.
В некоторых из своих «я» мы можем разглядеть архетипические субличности, каждая из которых обладает своим особым образом бытия и поведения. Это могут быть строгий родитель, профессор, принцесса, клоун, сыщик, девица в беде, рыцарь в белых доспехах, судья, сноб и так далее. И в уместной ситуации любое из этих архетипических «я» может взять бразды правления в свои руки.
Например, когда мы чувствуем себя эмоционально уязвимыми, велика вероятность, что на выручку придет клоун. Шутка – отличный способ отразить то, что воспринимается как атака, и избежать болезненных эмоций. Если мы любим заботиться о других, тогда в каждой ситуации, где нам видится девица в беде, на передний план выходит наш внутренний рыцарь в белых доспехах. Принцесса склонна активироваться во всех ситуациях, которые пробуждают в подсознании женщины воспоминания о случаях, когда собственный отец относился к ней как к принцессе.
Однако есть и другие «я», родившиеся от потребности выживать на ранних этапах жизни. Их называют выживательными субличностями.
Большинство этих субличностей сформировались для того, чтобы преодолеть или пережить наши ранние травмы или скомпенсировать наши воспринимаемые недостатки – то, что составляет основу нашего болезненного самоощущения. Очевидно, все это имеет непосредственное отношение к нашему самоприятию и самопрощению. Травмы, которые подталкивают нас к развитию субличностей, могут быть очень разными – от жестоких физических издевательств и сексуальных домогательств до простого понимания того, что нас не принимают такими, какие мы есть. Люди, выросшие, казалось бы, в здоровых семьях, тоже бывают глубоко травмированы просто в силу того, что им по какой-то причине постоянно недодавали любви – например, в воспитательных целях. Эти травмы могут быть совсем незаметными для постороннего взгляда.
Ассаджоли показал, что для преодоления такого рода травм и полноценной реализации собственного потенциала человеку нужно наладить эмпатическую связь с каждой из субличностей. Благодаря этому каждая из них может явить себя, встретив понимание и приятие. Это похоже на работу с внутренним ребенком, которая была очень популярна в 1980-е годы, – работу, основанную на признании того, что в определенных ситуациях мы возвращаемся к состоянию травмированного внутреннего ребенка и действуем исходя из его уровня сознания, а не с позиций взрослого человека.
И хотя в самой идее субличности нам видится некая патология, отчего кажется, что она применима только к людям, пережившим какую-то глубокую травму, на самом деле каждый человек живет под управлением целого внутреннего коллектива. Как мы уже отметили, коллектив этот состоит из немалого числа архетипических персонажей – и у каждого из них свои планы и задачи. Я хотел бы особо остановиться на трех из них, ибо именно в их типичных взаимодействиях мы можем найти ответ на наш непростой вопрос о том, кто кого должен прощать. Вот эти три персонажа: внутренний судья (или осуждающее «я»), строгий родитель и внутренний влюбленный (или любящее «я»). Позвольте мне описать их подробнее.
Осуждающее «я» и любящее «я»
По всей вероятности, вы очень хорошо знакомы с внутренним судьей, потому что именно его голос звучит громче всего и именно он демонстрирует наибольшую настойчивость в своих попытках обвинить вас и взвалить на вас тяжкий груз ответственности, независимо от того, насколько вы действительно виноваты в чем бы то ни было в каждом конкретном случае. Он никогда не умолкает.
Ваш строгий родитель тоже весьма настойчив, но он относится к вам как к малому ребенку, непрестанно отчитывая вас и лишая любви в качестве наказания за то, что он воспринимает как постоянные проказы. Его работа – стыдить вас. Его удовольствие – понижать вашу самооценку.