Радищев

Макогоненко Г. П.

Вся эта вывезенная из Франции идеология усиленно популяризировалась Екатериной в России. Она полагала,— все из того же, свойственного многим прибывшим в Россию немцам, неверия в Россию и ее народ, неуважения к стране, приютившей их,—что не найдется в России людей, способных самостоятельно разобраться в идейном богатстве французского просвещения, что можно легко ввести в заблуждение и заставить склониться и замолчать перед авторитетом общепризнанных духовных вождей Европы. Но в России нашлись люди, восставшие против этой фальсификации. Это были люди, воспитанные в России под руководством и воздействием идей первого поколения русских просветителей, и Ломоносова прежде всего: Яков Козельский, Денис Фонвизин, Николай Новиков и Александр Радищев.

Именно в этом историческое значение и смысл первого общественного радищевского выступления. Он решительнее, чем это делали его предшественники, отметает теорию энциклопедистов и дает резкую характеристику политической сущности режима Екатерины,

Рот что писал Радищев;

«Самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние. Мы не токмо не можем дать над собою неограниченной власти; но ниже закон, извет общия воли, не имеет другого права наказывать преступников, опричь права собственный сохранности. Если мы живем под властию законов, то сие не для того, что мы оное делать долженствуем не отменно, но для того, что мы находим в оном выгоды. Если мы уделим закону часть наших прав и нашея природные власти, то дабы оное употребляемо было в нашу пользу; о сем мы делаем с обществом безмолвный договор. Если он нарушен, то и мы освобождаемся от нашея обязанности. Неправосудне государя дает народу, его судии, то же и более над ним право, какое ему дает закон над преступниками. Государь есть первый гражданин народного общества».

Так по приезде из Лейпцига Радищев в первом же своем общественном выступлении показал, как овладел он идейным наследством «великих мужей», показал, что он понял их, исходя из социально-политических условий русской жизни и потребностей русского общественного движения. Начавшаяся в конце 60-х и начале 70-х годов деятельность русских просветителей в 80-е годы примет качественно новый характер. Это будет определено великим событием русской жизни—крестьянской войной против дворянско-самодержавного режима, возглавленной Пугачевым. До восстания Пугачева эта деятельность в большей своей части будет носить негативный характер: разрушались «алтари», возводимые екатерининскому само-державству. После восстания, продемонстрировавшего революционные силы народа, русское просвещение окажется способным теоретически обобщить его опыт и построить самое передовое в мире самостоятельное политическое мировоззрение XVIII столетия, в основе которого будет лежать радищевская теория народной революции.

IV

Петербургская жизнь Радищева после возвращения из Лейпцига оказалась своеобразным русским университетом, довершившим формирование его мировоззрения. Позднее Радщцеэ цисал: «Природа, люди и вещи суть воспитатели человека». Политические события, практика екатерининского государства, все то богатство живой действительности, людей, обстоятельств, которые, по мысли Радищева, одни воспитывают и образовывают человека, обрушились на молодого свободолюбца. На место юношеского пыла, абстрактной жажды служения отечеству приходило выстраданное убеждение в необходимости политической борьбы с режимом деспотизма и рабства. Суждения и политические теории, под влиянием сотен и тысяч реальных русских дел, фактов и событий, приобретали необходимую «твердость», точность, конкретность. Первый этап этой русской школы падает на 1771—1773 гг. Восстание крепостных крестьян, возглавленное Пугачевым, завершит радищевское воспитание в русском университете.

В 1768 году Комиссия по составлению нового Уложения оказалась не просто распущенной на каникулы, в связи с турецкой войной, как об этом было известно русским студентам в Лейпциге, но разогнана навсегда. Наказ императрицы, успешно пропагандировавшийся в Европе, в России был запрещен. Упоминать о нем или ссылаться на него было нельзя. Поднятый в Комиссии крестьянский вопрос не только не получил никакого разрешения, но волею Екатерины крепостное право усиливалось, количество крепостных увеличивалось, крепостническая эксплоатация неуклонно возрастала. Екатерина, не стесняясь, прямо заявляла в указах о своем намерении силой оружия удерживать существующее положение. Посылая воинские команды на подавление крестьянских бунтов, возникавших в разных наместничествах России, она снабжала их таким приказом: «Стращать крестьян не токмо императорским гневом, но жестокою казнию, а напоследок огнем и мечом и всем тем, что только от вооруженной руки произойти может». Все это делалось потому, что, —разъясняла императрица, —«намерены мы помещиков при их имениях и владениях нерушимо сохранять, а крестьян в должном их повиновении содержать».

Помещики, чувствуя за собой силу самодержавия, не только закабаляли крестьян, не только превращали их в рабов, в «тяглый скот», но и мучили, безнаказанно издевались над ними. Бытовым явлением крепостной России тех лет являлись беспрестанные истязания крестьян, истязания, в сотнях и тысячах случаев оканчивавшиеся смертью несчастных жертв барского гнева. Только из ряда вон выходящие случаи помещичьих преступлений становились предметом внимания правительства. В Сенат поступали следственные дела на них. Эти-то следственные дела, по должности протоколиста, Радищев вместе с другом своим Кутузовым читал, обрабатывал, составлял экстракты для заседений сенаторов. День за днем переписывал Радищев жалобы и челобитные крепостных, знакомился с делами следствия, читал с

содроганием «чувствительного сердца» эту живую, писанную слезами и кровью историю русского крестьянина, и везде находил великие бедствия, безысходное горе, несчастье обездоленного, «мертвого в законе», ничем не защищенного от произвола и самодурства, русского хлебопашца, «питателя» России. С горечью и страстью составлял он экстракты, выписывая ясно и точно преступления помещиков, горя желанием справедливой мести за убитого и замученного мужика, жаждая всем сердцем справедливого наказания дворянским владетелям. И чем больше надеялся Радищев на справедливость наказания, на торжество возмездия, тем сильнее были печаль и ярость, когда читал приговоры этим преступникам. Сенат твердо и нерушимо стоял на стороне «своей братии»—дворян. Он никогда не наказывал, а лишь делал вид осуществления справедливого суда. Помещица Морева убила свою крепостную. Сенат сослал ее в монастырь на один год. Дворяне Савины убили крестьянина и были присуждены к церковному покаянию. Помещицу Кашинцеву, которая бесчеловечными истязаниями довела служанку свою до самоубийства, сослали в монастырь на покаяние. И так было всегда. За явное, точно установленное убийство человека преступники, только потому, что были дворянами, приговаривались к покаянию. Механика работы Сената, его приговоры, его циничный классовый суд, его покровительство помещикам—все это было отличной школой для Радищева. Он не .только увидел своими глазами бедствие и бесправие русских крепостных, но и понял глубокую, органическую связь помещика с царем, связь, опирающуюся на власть. Так для Радищева самодержавие и рабство сплетались воедино, вызывая единую ярую ненависть мстителя.

В 1773 году Радищев переводится на службу по специальности в штаб Петербургского главнокомандующего

графа Брюса в качестве военного прокурора (обер-аудитора). Здесь его и застало величайшее событие русской истории XVIII века: крестьянская война под руководством Пугачева. Событие это явилось рубежом не только русской истории. Оно служило сигналом—начиналась великая битва против феодализма. Начавшие ее русские крепостные продемонстрировали перед всем миром, что антинародное помещичье-крепостническое государство должно быть уничтожено и что силой, призванной осуществить это, являются сами угнетенные массы, что единственным путем достижения свободы является вооруженная борьба, восстание. Окончившись трагическим разгромом, эта крестьянская война вместе с тем показала, как велика творческая мощь народа, как неисчерпаемы и богаты духовные силы его, как непреклонна его ненависть к своим угнетателям, как «зиждительно» свободолюбие, одухотворяющее всю его жизнь.

. Так случилось, что в год начала восстания в Петербурге одновременно были глава французского просвещения Дидро и молодой просветитель Радищев. Жизнь как бы испытывала этих людей. Как отнесутся они к этому событию, как поймут его, что извлекут из него?

Дидро, верный своей идее просвещенного абсолютизма, прибыл в Россию, чтобы «осчастливить» русский народ своими советами, долженствующими претвориться в мудром законодательстве просвещенной монархини Екатерины И. Поэтому он пребывал во дворце. Он проявил полное равнодушие к русской литературе и русской общественности. Сведения о России, о ее народе он предпочитал получать от Екатерины, задавая ей вопросы и довольствуясь ее высочайшими ответами. Мечтам о преобразовании России он предавался, оставаясь бесконечно далеким от русской жизни, истории России, ее народа. Потому он просто не заметил восстания. Потому он покорно отбыл из Петербурга, когда перепуганная восстанием Екатерина поспешила выпроводить его из России. По дороге в Париж он задерживается в Гааге, продолжая работать для Екатерины. Его друг Вольтер узнал о восстании Пугачева от самой Екатерины. И он писал ей утешительные письма, уверяя, что просветители в этой схватке будут на ее стороне, глубоко веруя, что она сумеет расправиться с «маркизом Пугачевым»,

Радищев сразу по возвращении из Лейпцига установил связи с передовыми, радикальными русскими писателями и выступил против самодержавия. Когда началось восстание Пугачева, он настойчиво стремится понять причины, породившие его, понять смысл и содержание народного освободительного движения, желая проверить свои убеждения на опыте практической борьбы крепостных масс против рабского ига, ища в нем ответов на вопрос о путях общественного переустройства, о путях создания общества свободных людей, без крепостничества и самодержавной власти. Радищев мечтал о светлом будущем своего отечества и, вырабатывая свои общественные идеалы, опирался на знания, почерпнутые в жизни своей страны, в жизни своего народа.

Резко отличное отношение к этому крупному историческому событию со стороны Дидро и Радищева определило и разность результатов. Дидро остался в плену умозрительной, метафизической, а на деле разоружающей освободительное движение угнетенного народа против крепостного рабства, а потому и враждебной ему теории просвещенного абсолютизма. Радищев извлек урок из мощного движения крепостных масс за свою свободу, движения, потрясшего устои крепостнического государства, и сумел нанести решительный удар политическим теориям энциклопедистов и сформировать свою теорию народной революции—краеугольный камень идеологии русского просвещения.