Радогощь
Шрифт:
– Они Олесю убили, – шепотом произношу я.
– Что? – Лера резко останавливается и оборачивается ко мне, – что ты такое говоришь?
– Они отрезали ей голову и сожгли её тело.
– Чушь какая-то, – отмахивается она, – такого просто не может быть. Они же не дикие и не сумасшедшие.
Она снова идет вперед, тяня меня за руку.
– Я это видела собственными глазами, – упрямо говорю я.
– Ну мало ли что тебе могло привидится, – не верит мне Лера.
Выходим к шатрам. Откуда-то издалека доносится печальное песнопение.
–
– Ну в том шатре, куда тебя та когалка водила, – невозмутимо отвечает Лера.
– А ты пойдешь со мной? Ну туда? – спрашиваю я и хватаю её за локоть.
Не знаю, что я хочу там увидеть. Мертвое тело Олеси с отрезанной головой?
– Прямо сейчас, ночью? – удивляется она.
– Да прямо сейчас. Я всё равно не смогу уснуть, пока…
– Ладно, – соглашается она, – а ты так и пойдешь с рюкзаком?
– Нет, – тихо произношу я.
Мы доходим до нашего шатра, и я забрасываю его внутрь. Хорошо, что она не спрашивает, зачем я пошла посреди ночи к реке с рюкзаком. Кстати, а сама она где была ночью? Я задаю ей этот вопрос.
– Спала рядом с тобой, ты чего? – удивляется она. – Я вышла в туалет, а когда вернулась, тебя уже нет. Я пошла искать тебя, как вдруг услышала твой крик. Ты очень странно себя ведешь.
– Странно? – усмехаюсь я, вытирая проступившую слезу.
– Да, – кивает она.
Молчу. Не знаю, что мне ей на это ответить. Может быть со стороны и кажется, что я похожа на сумасшедшую. Вдруг вскакиваю посреди ночи и бегу к реке, вижу каких-то существ, вижу, как умирает Олеся. А если я правда сошла с ума и живу в своих видениях? И с Олесей всё хорошо, просто у меня глюки.
Мы идем по шатровому городку. Темно, но кое-где горят костры и воткнутые в землю факелы. Время от времени выглядывает полная луна, бросая на землю свой призрачный свет, но не показывается полностью, скрывается за вуалью облаков. Иногда нам встречаются люди, но они далеко, видим лишь темные силуэты. Но мы не подходим к ним, и они к нам. Повсюду слышится грустное песнопение, настолько печальное, что от тоски защемляет сердце. Кажется, что поют почти в каждом шатре, но настолько слажено, будто ими всеми руководит один вездесущий дирижер. И как в унисон, эхом из пустот в грунтовых слоях доносится слабый стон. Ступнями чувствую легкое подергивание, словно ощущаю дыхание самой земли.
Каким-то чудом я нахожу тот самый шатер. Я днем то ничего не могу найти, а тут в темноте и нашла. Он стоит отстраненно от других, всё также окруженный плетеным забором с насаженными на прутья звериными черепами, которые тускло поблескивают в неровном лунном свете. В шатре горит дергающийся слабый отсвет, как от свечей. Судя по колышущимся теням там есть кто-то живой.
Обходим забор по периметру, но нигде нет проема, словно он единый. Я не помню с какой стороны мы тогда входили и была ли калитка, а сейчас она может быть закрыта и в темноте не различима. В отчаянье хватаюсь
– Полезешь туда? – шепотом спрашивает меня Лера.
– Угу, – сглатываю я.
Дергаю за прутья, проверяю выдержит ли мою тяжесть легковесное ограждение, как бы мне не рухнуть вместе с ним на землю. От сотрясения гулко стукаются друг об друга звериные черепа.
– Осторожнее, – вдруг раздается позади нас хриплый голос. – Не разбейте черепушки.
От неожиданности подскакиваю на месте и резко оборачиваюсь. Передо мной стоит Аверьян Егорыч, почти скрытый в темноте. Как он так неслышно подкрался?
– Нельзя туда заходить, – говорит он. – Не зря же шатер огорожен.
– Я хочу увидеть Олесю, – тихо произношу я.
– Сказано – нельзя, значит нельзя, – строго говорит он. – Не время ещё. Позже увидитесь. Не мешай ей делать переход.
– Какой переход? – с трудом произношу я.
– Как какой, – кряхтит он, – тот самый.
– Она умерла. Вы убили её, отрезали ей голову, а потом сожгли, – выпаливаю я со злости.
– Ты хочешь, чтобы её голова вернулась на место? – вдруг спрашивает он.
– Конечно! – не думая, выкрикиваю я.
– Это от тебя зависит, – говорит он.
– В смысле?
Я непонимающе на него смотрю. Что за чушь он несет?
– Окропишь её мертвой водой – и её части тела срастутся воедино, – поясняет он.
– Как просто от воды они срастутся?
– Это не просто вода, эта мертвая вода. Она соединяет вместе. А окропишь живой – Олеся откроет глаза.
– Оживет? – не верю я.
– Оживет-оживет, – улыбается он. – Пусть будет по-твоему, если тебе так проще понять.
– И где я возьму мертвую воду? – спрашиваю его.
Не то, чтобы я поверила в эту воду, но мне так хотелось видеть Олесю живой и невредимой, что я была готова на всё что угодно, на любой абсурд, лишь бы вернуть её.
– Идем, я покажу.
Поворачиваюсь к Лере, чтобы спросить её, пойдет ли она со мной, но её и след простыл, как сквозь землю провалилась. Когда она успела смотаться? Как увидела, наверное, этого старика, так и смылась, не предупредив меня.
– Хорошо, – киваю я.
Глава 5. Страж родников
Он ведет меня в сторону леса. Шатры всё дальше, деревья всё ближе. Высокие, густые, мощные: ели с длинными опущенными «лапами» и сосны не отстают от них – толстоствольные, нижние ветви тянутся во все стороны, как скрюченные пальцы. Жутко.
В лесу тихо, слышен каждый шорох, каждая упавшая шишка. Тонкие молодые сосенки трещат, раскачиваясь на ветру; старые же чинно стоят, не шелохнутся. Еще мне кажется, что кто-то следит за нами. Кто-то огромный крадется вслед, скрываясь под покровом ночи, втаптывает большими ступнями дерн, обжигая наши спины своим горячим дыханием. Одна бы я ни за что бы не осмелилась сюда прийти.