Радогощь
Шрифт:
– Я мигом разогрею, – говорит она. – А пока можете умыться, у меня в коридорчике и вода припасена, и полотенце чистое. Возьмите свечку.
Игорь берет за подсвечник, и мы отправляемся в указанный закуток. Тут крашенная железная раковина и медный кран с вентилем каких-то древних времен. Вода течет из бака, поэтому открываем немного, тоненькой струей, а то, наверное, тяжело бабушке воду таскать. Умываемся и идем обратно, а у неё всё уже на столе собрано. Посередине на железной подставке большая чугунная сковородка золотистой картошки, по бокам на тарелочках уже выложены замаринованные грибочки в сметане, соленные огурчики с помидорами и квашенная
– Садитесь, ешьте, не стесняйтесь, – приглашает она к столу.
Садимся, угощаемся, до чего же всё вкусно. Никогда не думала, что такая простая еда может быть настолько вкусной. Может быть виной тому, что мы полуголодные носились два дня по лесу, или у Серафимы Трофимовны всё своё деревенское, или всё вместе.
– А что у вас поселок заброшенный? Как вы тут живете? – спрашивает Игорь.
– Да почему заброшенный? – отмахивается Серафима Трофимовна, – нормально живем. Не так много нас, правда, теперяча, многие уехали, а старики остались. Ничего, справляемся. Вы как к нам вышли?
– По узкоколейке, – отвечает Игорь. – Прямо по ней и дошли.
– Ух ты, – вдруг всплескивает руками Серафима Трофимовна, – и не сшибло вас? Там вагонетки только так гоняют, того и гляди – снесут и ойкнуть не успеешь.
От её слов я вздрагиваю и с трудом проглотив, спрашиваю:
– Так там нет рельс, как они гоняют?
– Та таким и не нужно, – качает она головой. – В следующий раз тама не ходите – сшибут и фамилию не спросят.
Удивленно переглядываюсь с Игорем.
– А что у вас за производство было? – спрашивает он.
– Та горно-обогатительный комбинат, – отмахивается она. – Почему было? И сейчас есть. Столько шума от него: бренчат, стучат, дробят целыми днями, перемалывают руду, аж голова кругом идет. Меня звали диспетчером, да куда мне, я уж стара.
– Эээ… – только и произношу я.
Ведь мы проходили мимо него – всё быльем поросло. Смотрю на Игоря, он слегка машет мне рукой, мол, ну мало ли от старости у бабушки крыша едет, всё может быть живет тем временем, когда всё работало.
После ужина Серафима Трофимовна укладывает нас спать в этой же комнате.
– Тебе на диване постелю, – говорит мне она и поворачивается к Игорю, – а тебе, уж не серчай, на раскладушке у печки. Нук, помоги.
– Мне нормально, спасибо, – пожимает плечами Игорь, раздвигая ножки у старой раскладушки.
Укладываемся спать, Серафима Трофимовна желает нам спокойной ночи и забирает с собой свечу, уходит в соседнюю комнату, плотно прикрывая за собой дверь.
Диван старый, продавленный, спиной ощущаю все пружины, но это всё же лучше, чем на улице ночевать или в том лесном домике в соломенной постели. Закутываюсь в одеяло, от постельного белья немного пахнет затхлостью. Закрываю глаза и стараюсь как можно быстрее уснуть, но сон опять не идет, хоть и устала, ноги гудят от ходьбы. Игорь засыпает быстро, слышу его равномерное дыхание, а я снова никак.
Вдруг раздается вой, тот же волчий или собачий, мурашки бегут по спине. А если это волки унюхали нас и по нашим следам вышли в деревню и сейчас идут по улице? Там же остался маленький козленок, его же сожрут. Мне становится страшно за бедное животное.
Слышу за окном какой-то шорох и мне ужасно хочется выглянуть и посмотреть, что там такое, но боязно. Лежу и вслушиваюсь в звуки. Всё мне кажется, что там кто-то бродит, переступая тяжелыми лапами. А ещё странный визгливый скрежет, будто косят траву, но кому понадобилось это делать ночью? Смотрю
Диван стоит изголовьем к окну, закутываюсь в одеяло и сажусь на подушки. Осторожно отодвигаю шторку и ощущаю на темной улице слабое движение, какие-то люди в длинных до пола плащах с надвинутыми на лоб капюшонами косят траву. Почему ночью? Светит полная луна, но она то и дело пропадает в куче рванных облаков, вот луна снова выныривает, и я отчетливо вижу белые тонкие пальцы сжимающие длинные косовища. Пальцы, лишенные плоти, белые тонкие кости… Я вскрикиваю, и мне кажется, что один из них, тот что стоял ближе всех к дому, стал медленно поворачиваться к окну, словно услышав мой крик. Мне бы задернуть штору и отпрянуть, но я как пригвожденная остаюсь на месте и смотрю на него, хотя уже заранее знаю, что под капюшоном не будет привычного лица, что там скорее всего череп.
Вдруг кто-то выдергивает из моей руки шторку и плотно задергивает её. От неожиданности снова вскрикиваю и отскакиваю от окна.
– Негоже туда смотреть, – ворчливо произносит в темноте Серафима Трофимовна.
– Что там такое? Кто эти люди? – дрожа от страха шепчу я.
– Много будешь знать, скоро состаришься, – усмехается она и я вижу, как у неё сверкают в темноте глаза, словно у кошки. – Это нелюди. Ложись давай да скорее засыпай.
После того, что я увидела за окном уж точно не усну, но всё же ложусь на подушку. Чувствую её сухую морщинистую руку на своем лбу, она прикрывает мне глаза, и я непроизвольно вздрагиваю, хочу оттолкнуть её…
– Спииии… – повелительным тоном произносит она и я тут же проваливаюсь в сон.
Сон дерганный, рванный, сначала я вижу себя в лесу, бреду одна, постоянно проваливаясь в мягкий дерн. Вокруг полно всякой живности, все с любопытством смотрят на меня, не боятся. То пара оленят выглядывают из-за пушистой еловой ветки; то зайчата перебегают дорогу, юркая прямо мне под ноги; то огромный матерый волк разлегся под кустом и даже не шевелится, провожает меня тоскливым взглядом. Надо мной кружат вороны и вдруг огромная сова, пролетая мимо, задевает меня крылом. От неожиданности я оступаюсь и проваливаюсь в болото. Пытаюсь выбраться, но меня всасывает ещё сильнее.
– Ну зачем ты убежала? Я за тебя свою кровь отдал…
Поворачиваюсь на голос и вижу того красавчика-когала. Он стоит на твердой земле и смотрит, как меня втягивает болотная жижа.
– Пожалуйста, помоги, – умоляюще произношу я.
– А ты будешь моей женой? – спрашивает он.
– Я даже имени твоего не знаю, – протестую я.
– Меня зовут Елисей, – отвечает он.
Закусываю губу, боясь что-либо ещё сказать, и закрываю глаза. И внезапно оказываюсь на той самой насыпи. Рельс и шпал всё также нет, вытащены, вместо них остались только вмятины. Вдруг слышу громкий скрежет, в страхе оглядываюсь – из-за поворота на полной скорости прямо на меня несется тяжелая вагонетка с кем-то внутри. Железные колеса врезаются в колеи, с противным скрипом перемалывая мелкие камешки, которые густым веером взлетают позади вагонетки. Нелюди в надвинутых черных капюшонах смеются, улюлюкают, но лиц не разглядеть, словно их там и нет, пустота. Полы рваных плащей развеваются на ветру. Нелюди сжимают в своих руках в тонких белых пальцах (опять без плоти, только кости) толстые косовища литовок, настолько длинные, что кажется, что они метра три, не меньше. Острые изогнутые лезвия сверкают в ночи, отражая лунный свет.