Радогощь
Шрифт:
– Ага, – скалится она, выпуская слюну, – очень уж хотелось посмотреть, как это подействует на простого смертного.
От возмущения теряю дар речи, мне хочется наброситься на неё с кулаками и выдергать на ней все волосы. Но из-за чертовой интеллигентности или из-за того, что я не привыкла драться, я тупо стою на пороге и смотрю на неё волком. От этого она ещё громче хохочет.
– Ты просто больная на голову, – наконец произношу я, пытаясь вложить в эти слова как можно больше яду.
– Ну, извини, жизнь полна разочарований, – не переставая хохотать, говорит она.
– Ты самая последняя мерзкая дрянь, – поливаю её грязью.
–
Выталкивает меня за порог и захлопывает перед моим носом дверь. Со злости пинаю покосившиеся перила. Хочется разнести её избушку по бревнышку, облить бензином и поджечь. Но я, конечно, не буду этого делать, да и бензин мне взять неоткуда.
Спускаюсь с крыльца, выхожу за ворота и громко хлопаю калиткой, что слетает какая-то перекладина. Возвращаюсь обратно на почту, кладу пустую сумку на прилавок Пелагеюшке.
– Можешь идти домой, – разрешает мне она, – завтра придешь снова.
– Хорошо, – вздыхаю я.
И улучив момент, когда она отворачивается, чтобы убрать сумку, подтаскиваю чистый конверт. Ну как чистый, не исписанный, конечно, но весь в пыли, словно пару лет тут пролежал. Интересно, если я напишу домой, то получат ли мое письмо родители?
Возвращаюсь к Серафиме Трофимовне. У неё уже обед готов. Уха.
– Мой руки и садись, работница, – улыбается мне Серафима Трофимовна.
С радостью принимаю приглашение, намерзлась и проголодалась. Серафима Трофимовна наливает мне полную тарелку супа.
– Как трудовой день прошел? – интересуется она.
– Хорошо, вам письма пришли, я занесла, на комод положила – отвечаю я, садясь за стол.
– Вот и ладненько, потом почитаю, а ты кушай.
– Здоровская уха у вас, Серафима Трофимовна, просто объедение, – хвалю я, пробуя суп. Очень вкусно приготовлено.
– Ну так, я сама рыбку выловила, сама сварила, – улыбается она. – До проруби тут недалеко идти.
Смеюсь, поднимаю на неё глаза, но она похоже не шутит.
– Можем как-нибудь вместе на рыбалку сходить, – предлагает она.
– Хорошо, – только и отвечаю я.
Так до конца и не могу поверить, что она сама сходила до реки и наловила рыбы. Хотя… если у них тут нет магазинов, а обоз приходит раз в полгода, то, наверное, так и выживают люди.
Обедаем и потом я помогаю ей прибираться в доме.
– Серафима Трофимовна, а скоро обоз придет? – спрашиваю её, когда мы хлопаем половики во дворе.
– Какой обоз? – не понимает она. – Ах, обоз… нет, не скоро ещё. Потерпи ещё немного.
Что-то не нравится мне её вот это замешательство. Возвращаемся домой, продолжаем уборку, и я всё думаю, как бы мне написать письмо домой, но тайно от неё. Хочу скрыть этот момент. Но сегодня не получается, она постоянно около меня, загружает меня всё новой и новой работой. А отказаться неудобно. От усталости я засыпаю быстро, сквозь сон слышу будто кто-то гоняет по дороге на снегоходах, но не в силах подняться и выглянуть в окно. С утра пораньше Серафима Трофимовна снова выгоняет меня на почту.
Так день за днем проходят мои трудовые будни. Таскаю эту тяжеленую сумку, разношу почту. Какие оказывается жители этого поселка любители писать письма, строчат и строчат каждый день. И ещё я обратила внимание, что одни и те же журналы я доставляю от адресата к адресату. Они словно пересылают их друг другу.
За пару дней я запоминаю все улицы и переулки в этом поселке, могу с закрытыми глазами письма в почтовые ящики засовывать. Улиц всего три и все короткие в несколько домов и два переулка – Глухой, где находится почта, и Последний, который самый последний, то есть крайний к лесу, и в нем всего-то два дома. Один совсем развалившийся, туда я даже почту не ношу, а второй странный, собран из цельных бревен без отверстий, стоит впритык к лесу, что даже длинные ветви старой высокой сосны скрывают его крышу. Как там вообще люди живут без окон и дверей?
Улицы тоже странные. Лесная, где дом Серафимы Трофимовны, Корнея Иваныча и сестры его Варвары, и этой противной Русланы ещё ничего, более-менее нормальная, если так можно сказать про улицу с заброшенными с виду домами. Болотная, на которой живет Акулина Моревна, похожа действительно на болото, даже через сугробы угадывается, что там топь, кое-где темнеет желтоватый лед. А вот Нечистая улица так вовсе чудная. Даже солнце туда не заглядывает, всегда там тень в любой день. По остальным улицам прохожусь – солнце в спину греет, а как на Нечистую выворачиваю, так озноб по коже. Сумрачно, холодно и даже страшновато как-то. Дома черные, скукоженные, будто там ветра со всех сторон на них задувают и сдвигают их по бревнышку, закручивая в спираль. И люди – не люди там, а тени какие-то.
Со временем я всё же замечаю, что не пустуют дома. Из ящиков исправно забирают почту, порой на снегу вижу чьи-то следы, иногда в окнах мелькает тень – лица не разглядеть, только черный контур появляется и через мгновение исчезает, снова пустое пыльное окно. И с каждым днем все эти следы присутствия людей становятся всё четче и четче.
Подхожу к некоторым воротам и уже слышу, как кто-то спускается с крылечка. Пытаюсь заговорить через высокий глухой забор, но мне не отвечают. Кладу письма в ящик и ухожу. Как-то раз услышав позади себя лязг тяжелого засова, я резко оборачиваюсь и вижу чья-ту руку, высовывающуюся из-за калитки, длинные белые пальцы вытаскивают конверты из ящика и мгновенно исчезают.
Вскоре на крылечке одного из домов я стала замечать тень, сначала бесформенное темное пятно, которое с каждым днем всё больше и больше приобретало форму человека в длинной мантии. И вот оно уже стоит на крылечке, отвернувшись от меня, не то призрак, не то какое-то иное существо, не оборачивается, не шелохнется. Тороплюсь, опускаю письмо в ящик и скорее бегу от этого дома.
Сколько времени я уже таскаю эту тяжелую сумку? Пытаюсь подсчитать, но не могу, всё путается в голове. То мне кажется, что дней пять уже прошло, то думается, что целую вечность уже брожу я по этим заснеженным улицам.
Конечно, я пыталась поискать сама какой-нибудь выход из этого поселка, но тщетно. Обошла кругом – никакой дороги нет, даже след от ночных снегоходов нелюдей исчезает на границе поселка, словно доезжая до леса, они вдруг взмывали в небо или испарялись. Как улица заканчивается, так и колея обрывается, дальше сугробы, ещё выше, чем на улицах. Если я рискну и пойду сама через лес, то утону в снегу, заплутаю или меня съедят волки. А они тут есть, иногда я слышу их по ночам, и, кажется, даже вижу, когда после полуночи мне не спится и я отгибаю край шторы, чтобы выглянуть на улицу, и там сверкают во мраке ночи чьи-то глаза. Бррр… аж до мурашек.