Радогощь

Ляпина Елена

Мы поднимаемся на вершину холма, смотрим, как садится солнышко, как гаснет день в последних закатных лучах и мне кажется, что с этим лучом гаснет вся моя прошлая жизнь, хорошая или плохая, и наступает новая эра. Долго стоим, разговариваем, никак не можем наговориться, хотя у нас впереди целая жизнь друг с другом.

И когда уже совсем становится темно, спускаемся вниз. Там уже горят костры, когалы готовят еду, играют на музыкальных инструментах, веселятся, водят хороводы, прыгают через огонь. Всё точно так же как в прошлом году, только я тогда была простая

зрительница, а завтра я буду самая главная участница. Елисей провожает меня до самого шатра, но мы так и не можем расстаться. Всё разговариваем и разговариваем. Держимся за руки. На миг мне чудится, что из леса выходит огромный великан, за высокими елями видно его голову, но вот налетает облачко и скрывает его. Был ли он? Не было его? Или это просто видение?

Дверки распахиваются и на пороге появляется Олеся.

– Ах, вот вы где? А мы вас уже потеряли, – улыбается она. Хватает меня за руку и втягивает в шатер. – Потом наговоритесь, а сейчас невесте готовиться нужно.

Она хитро подмигивает Елисею. Прощаюсь с ним до завтра и иду за Олесей. Она увлекает меня внутрь. А там тазики с разными примесями. Усаживают меня на низенькую табуретку и обмазывают мои ноги глиной с разными травами.

– Это чтобы кожа была нежная и шелковистая, – говорит мне Олеся.

Процедура приятная, когда заканчивают меня облеплять, ждем, когда высохнет. В это время когалки поют песни на разные мотивы, шутят, веселятся. Но вот приходит время, и пора снимать застывшую корочку. Зажмуриваюсь, жду что вот сейчас будет больно, но нет, глина легко отпадает с моими волосками, я не чувствую никакого дискомфорта, может быть от того, что я неживая.

Спать ложимся уже совсем поздно, я прошу Олесю лечь рядом со мной. Сможем ли мы когда-нибудь быть ближе друг к другу как сегодня в последнюю ночь? Олеся будет жить своим домом в своей большой семье, я с Елисеем в его доме. Интересно, какой он у него? Спрашиваю Олесю, как выглядит когальская деревня.

– Тебе там понравится, – говорит она. – Деревня красивая опрятная, дома все ухоженные, бревенчатые, с высокими потолками, с палисадниками, с цветами. Земля плодородная, урожай каждый год богатый. Рядом озеро, купаться будем с тобой ходить. Водичка там прозрачная-прозрачная, глубоко дно видно, а в жару, как парное молоко.

Слушаю её, закрываю глаза и представляю, как я с Елисеем буду жить в его доме, сколько детей у нас родится. Радуюсь, что так все хорошо складывается, закрываю глаза и засыпаю.

Но сон приходит ко мне какой-то дерганный, мрачный. Будто нахожусь я в каком-то темном помещении и опять мне некуда бежать. Иду вперед наощупь, всё черным черно, только видно, что около меня происходит, словно только тут подсветка есть. Вдруг вижу девушку, это Аня, ужасно бледная в порванном платье, смотрит на меня печальными глазами.

– Как я тебе завидую, Дарина, – говорит она. Вот так вот всё обернулось, а раньше я ей всегда завидовала. – Ты замуж выходишь, а меня Кирилл побоялся спасти, оставил навечно в плену у Аргаста, – добавляет она и уходит во тьму.

Иду дальше, из мрака появляется

Игорь, такой же большой, с каким я у Русланы с ним тогда рассталась. Завернулся в белую простынь, как в пеленку, держится за неё, смущенно поднимает на меня глаза.

– Прости, Дарина, я ужасную глупость совершил, отведал молодильных яблок, и вот я младенец и снова жизнь сначала начинать. Опять в школу идти, – говорит он, усмехаясь.

И хоп, уже и Игоря нет, а только младенец в люльке лежит, глазками хлопает, маленькими ручками-ножками дрыгает.

Снова темнота, опять бреду на ощупь, теперь вижу Кирилла, он хмур, голова опущена, не смотрит на меня.

– Кирилл, – радуюсь ему, – ты смог выбраться?

Он молчит, только качает головой. Опускаю взгляд вниз, вижу, что, как и прежде опутывает его лодыжку цепь Лихая, так и держит его на привязи, питается его страхами, негативными настроениями, его удрученностью.

– Кирилл, ну попытайся, пожалуйста, – прошу я.

– Угу, – неопределенно бурчит он и пропадает во мгле.

И вот снова я одна в темноте, не знаю, куда идти, да и не хочется мне больше никуда идти и никого встречать. Но он появляется сам. Большой, черный, с перьями, снова около его ног мешок с белыми черепушками. Он вытаскивает их по одному и бросает в котел.

– Всё так и хочешь вернуться обратно в свой мир? – интересуется отшельник, поворачиваясь ко мне.

– А можно? – робко спрашиваю я.

– На немножко теперь можно, – кивает он.

Завивается пар, образуя круг над его котлом, и он протягивает мне руку. Хватаюсь за него, делаю шаг, и вот наконец я в круге. Словно вихрь подхватывает меня и кружит, и кружит. Вижу и огонь, и воду, и воздух, и землю, все смешивается воедино и вот я уже лечу с горки вниз.

Распахиваю глаза, осматриваюсь, кругом меня окружила детвора, смеются, наверное, от того, что такая большая девочка решила с горки прокатиться. Я сама смеюсь, поднимаюсь земли, оглядываю себя. Я такая же маленькая девочка, как и они.

С удивлением узнаю себя в детском саду, а ведь это было мое самое счастливое время, если так подумать. Рядом Олеся смеется, тоже маленькая, бегу к ней, обнимаю её. Так и хочется, чтобы всё замерло, и мы снова стали маленькими, снова ходили в детский сад и ни о чем не думали.

Воспитательница зовет всех в группу, строимся парами, я с Олесей вместе, держимся за ручку, жмемся друг к другу. Иду вместе со всеми.

– А ты девочка куда? – спрашивает меня воспитательница. И все дети оглядываются на меня, удивленно смотрят. Я снова большая.

Испуганно вздрагиваю и бегу, добегаю до своего дома, но подъездная дверь заперта. Смотрю на свои окна и так хочу заглянуть в них, и вдруг у меня вырастают крылья, я машу ими и поднимаюсь ввысь, добираюсь до четвертого этажа и сажусь на карниз, смотрю через стекло. В комнате много народу, все сидят за столом, едят, разговаривают. Разве праздник у нас какой-то? Но все грустные отчего-то, в черных одеждах, женщины в платках.

– Вот уж как год с нами нет моей Даринушки, – вздыхает мама.