Радость и страх
Шрифт:
– Как это в гардеробной? Ты что, смеешься? Ну, знаешь, Пупс, хорошенького понемножку, хватит.
– И без сил опускается на диван. Человек возвращается домой чуть не при смерти, а ты только о том и думаешь, как бы сорвать свою злость.
– Но, Дик, я думала, в гардеробной тебе будет удобнее.
– Так для чего я, по-твоему, вернулся? Брось, Пупс, сколько времени мы с тобой женаты? Поздновато нам играть в такие игры.
И ночью он обнимает ее, нежно целует, заверяет, что простил ее. Нелегко с тобой, Пупси. Не всякий выдержал бы. Но что-то в
– А потом снова жалуется на сердце и посылает ее за рюмкой коньяку.
– Сиделка ты хоть куда, Тибби. Этого у тебя не отнимешь.
Оба понимают, что в их отношениях произошел сдвиг, что теперь хозяйкой в доме стала Табита, одержавшая верх благодаря своей моральной силе. Но для нее это означает еще и еще работу. Из чувства долга она пускает Бонсера к себе в постель, ухаживает за ним, когда он болеет; из гордости даже не пользуется своей властью, чтобы бранить его, когда он плохо себя ведет. А ведет он себя безобразно: не только пьет, но часто и злится. Зависимое положение тяготит его, и он отыгрывается хамством и грубостью.
Муж и жена связаны узами, которые, как ветви плюща на старой стене, с годами впиваются все больнее и все тяжелее клонят к земле.
106
Однажды вечером весной 1938 года компания молодежи из Лондона, подкрепившись в баре, затеяла игру в пятнашки в коридоре на втором этаже, где расположены номера. Молоденькая горничная пыталась остановить их, но безуспешно. Бонсер вернулся из Эрсли пьяный, в подавленном настроении, и не желает вмешиваться.
– Оставь их в покое. Что толку разговаривать с этой мразью?
Табита, вызванная из Амбарного дома, входит в отель с черного хода и застает в верхнем коридоре молодого человека в смокинге в единоборстве с девицей, которая визжит от хохота, одновременно жалуясь, что он разорвал ей платье.
– Прошу прощения, - говорит Табита, - здесь это не разрешается.
Молодой человек крайне удивлен этим замечанием и готов ответить грубостью, но Табита продолжает негромко: - Придется вам уехать. Мне очень жаль, но повторяю: всем вам придется уехать.
И вдруг к ней подходит молодая женщина из той же компании и кричит: "Бабушка!" Широко улыбается, протягивает руку.
– Ты меня не узнала? Нэн.
Табита смотрит и не верит своим глазам. Перед ней стоит коренастая девушка с широким кошачьим лицом, курносая, большеротая, с маленькими голубыми глазами и темно-каштановой шевелюрой. Она напудрена, нарумянена, глаза подведены, рот алеет, как рана, волосы - густые, блестящие, и на том спасибо - завиты и уложены, как у куклы в витрине парикмахера. Ни дать ни взять одна из тех проституток, совсем еще девочек, что слоняются по Лондонскому шоссе, ожидая, когда их подберет какой-нибудь мужчина с автомобилем.
– Нэнси!
– произносит наконец Табита. Ей жмут руку, ее крепко целуют. Девушка смеется ее замешательству. От смеха блеснули ровные зубы, нос сморщился, а глаза почти совсем исчезли. Это искренний, радостный смех, от которого Табите и больно и весело.
– Я к тебе
Остальные, включая и давешнего молодого человека в смокинге, окружили Табиту и Нэнси и смотрят на них с большим интересом, как ученые, присутствующие при смелом эксперименте. Видно, они заранее обсудили с Нэнси этот план - заглянуть в логово зверя.
Табита, поймав на себе любопытные взгляды, сразу овладела собой и говорит обычным для нее теперь строгим тоном: - Что ж, идем. Но друзьям твоим придется спуститься вниз.
Нэнси повелительно машет рукой.
– Слышали, идиоты? Брысь отсюда!
– И гонит их к лестнице. А сама идет следом за Табитой в Амбарный дом, улыбающаяся, брызжущая оживлением, и там берет ее за руку.
– Бабушка, милая, вот хорошо-то! Значит, ты меня не узнала? А вот и дедушка. Боже мой!
Она только что заметила Бонсера - осев в своем кресле, он уставился на нее в тупом изумлении. Она подбегает к нему, целует в лоб.
– Все такой же, ни чуточки не изменился!
– А потом, улыбаясь, бросает Табите взгляд только что не подмигивает, - словно договаривается о взаимопонимании. В этом взгляде читается: "Господи, на что он стал похож! Старый младенец".
Но Табита не идет на этот сговор, столь неуважительный по отношению к Бонсеру. Она спрашивает язвительно: - И откуда же ты явилась?
– Я? Да из Лондона, из дому. Ведь у нас квартира в Вестминстере.
– А мама твоя знает, что ты здесь?
– Мама?
– Она морщит нос.
– Мама в Америке, от какого-то своего комитета. А Том ничего, он меня не воспитывает. Давно махнул рукой.
– Тебе сколько же лет?
– бурчит Бонсер.
– Небось семнадцать, не больше.
– Он тяжело поднимается на ноги и, пошатываясь, склоняется над ней, тычет толстым пальцем.
– А накрашена-то - смотреть тошно.
– Понимаете, дедушка, у меня такое несуразное лицо, приходится что-то с ним делать.
– Размалевана, как уличная девка.
Нэнси опять улыбается Табите.
– Простите, дедушка, больше не буду. Вы очень шокированы?
Ясно, что его мнение ей совершенно безразлично. Выжил старик из ума, ну и ладно.
И вдруг она слышит музыку.
– Ой, батюшки. Билли рассердится.
– Билли твой жених?
– Билли? Еще чего! Просто полезный человек, у него машина.
– И она убегает. В окно слышно, как она говорит, открывая заднюю дверь отеля: Заждался? А ты в другой раз не будь таким идиотом.
– Всегда говорил, что из нее вырастет шлюха, - заявляет Бонсер.
Табита поддакивает ему. Но она сбита с толку, как человек, который предрекал какое-нибудь несчастье - пожарили крушение поезда - и вдруг увидел его воочию и поражен его реальностью, его неприкрытой живою силой. Она рада, что Нэнси не зашла к ней проститься. И три месяца спустя, когда старая Дороти сообщает ей, что мисс Нэнси находится в баре, ее первое чувство - досада, зачем ей помешали. Она отвечает сухо: - Если я нужна ей, может прийти ко мне сюда.