Тонувшие в сердце предметы хваталисьза все смысловые доступные связи: не ведатьо хрупкости всяких соломинок, стиснутых крепко,когда не хватает дыхания, хватку ослабитьсложнее, чем верить в творящийся замыслом обжиг.Всплывающий город мигает огнями о массе воды,звучавшей сквозь время, но правду не смывшей:где памятник вечным рабочим, темнеет земля, дотлевая;обломки поднять бы со дна да завлечь пересборкойсебя в тишину – о подобных желаньях волнатолкает волну, их касанье стремится предстать разговоромо нашем единстве, об общности правого
«Обмакнутый сквер отряхает излишки фабричного дыма…» —звучаний таких угловатых набросано много на душу,а все не прикрыть речевое зиянье, чье дно бессловесно;в портретах народа наметишься, свет, завлекающий насв победные чувства: в древесном стволе засиделсянезябнущий воздух, обмотанный мраком: привет, теплота,за вход в безмятежность запросишь словесную мзду,качался фонарь, наготой ослепляясь, роняя мятущийся отсвет;снимает одежду электрик, входя в мелководныйцелительный ропот, лицо превращающий в лик;как жаль, что вода по колено тому, кто остался.
«Художник глядит на оборванный провод, на белые искры…»
Художник глядит на оборванный провод, на белые искры,что падают в снег примешаться к всеобщему жгучему хладу;сквозь каждую вещь закоптелые лица рабочих проглянут,а он озабочен лишь кистью: распахнутый ящик палитры,зачем с косметичкой гиганта ты схож? Замышляется пудрана верхних слоях обесточенной воли народной:для чистого лба, для разглаженных мылом морщиншуршит порошок, нагнетаются жаром печнымрумяна, коль тело восходит сквозь сажистый вдохв золу, что не признана общим истоком.
«Пыльца рассыпaлась, и в каждой крупинке маячил рассвет…»
Пыльца рассыпaлась, и в каждой крупинке маячил рассвет,просеянный сквозь духоту автозаков – зачем жетаким укрупненным масштабом тревожить уснувших друзей:созрела клубника, приземный туман прожигая насквозьвосславленной алостью: чем залатаешь понятные дыры,коль слово твое слишком ясно и нити молчанья блестятпрозрачностью этой небесной, что сходит к земле и плотнеет,предметные взяв очертанья в заложники? Нечемотбиться от почвенной сырости – бросьлегчайшие камни, что вмиг тяжелеют полетом безмерно —в ладонь возвратиться не в силах, ложатся на небе,надеясь дождаться строителя, бывшего всем.
«О голосе этом природном, цветастом, не скажут…»
О голосе этом природном, цветастом, не скажутсистема одобренных знаков и символов четкий набор;в крыжовнике найдена колкость, но все жеон принят в садовую негу – и трется о ветер,стараясь шипы затупить: все молчит зеленцой виноватойо знании детском, закинутом выше, чем кроны смыкалисьс дневной тишиной… От плодов не отдернуты руки:касанье кустов, словно правду, терпеть, представляя —выходит сквозь дверь болевую ненужная тьма – загостиласьв податливом теле, как будто хозяина нет;о знании правил, законов, приказов недолгоклубнике краснеть, воспрещая душе поворотк земле – ну а книгой предписана сладость,и нечего слушать немые растенья, что дышатв надзор полицейский, надеясь недоброе время согреть.
«Воскресшей афишей, изгнавшей зачин желтизны…»
Воскресшей афишей, изгнавшей зачин желтизныс бумаги прогорклой, пока не коснувшейся нашего вдоха —стена отвечала на власть, проницавшую зренье:откопаны корни, расспрошены комья земли
о быломистоке событий – грядет перемирье: приди, часовой,на пост, разраставшийся дальше границ обесцвеченной песни;такие глубины зарделись, что лучше о сваях, творящихся звездным огнем,поведать, пока не расклеены буквы на лобных местах:«…в борьбе с неизвестным врагом не бывайте водой,иначе втечете под самую высь, в расстояние, в чуждую форму,в ненужную емкость, какую повергнуть должны…»Расклейщик смолчит о ведерке, где мутная жижаберется при вспышке небесной яснеть.
«С любви необъятной – нам берег другой рассмотреть…»
С любви необъятной – нам берег другой рассмотреть,моста замышляя строительство, чувствуя правосебя обнаруживать глиной, нашарившей чистую воду;для брода родится река и глядит в человека с такойпроявленной нежностью, что не чураться проявки – все легче;схоронена пленка в нутро аппарата —совсем как ушедший, что ждет световых отпечатковбезмерности, выбравшей дерево, облако, речку и кустсвоими агентами здесь, где снуют чудеса тыловые;вербовочной сладостью липнет к душе поцелуй,соцветья и пчелы гордятся накопленным клеем.С любви необъятной не воду ночную испитьприходит просвет, что казался себе человеком.
«Дыхание кожи, раскрытие пор, красотой разогретых…»
Дыхание кожи, раскрытие пор, красотой разогретых:огонь с поволокой, зачем человека влечешь —раскрошено зарево, искры творят подношение клюву,надето на воздух (поверить легко) перемирье,теперь не замерзнут следы речевые, рассветами полнясь;волокна пропитаны тем, чем стыдится погода предстать:о пасмурный полдень, для вдоха довольно морского величья,но лучше насущное мыслить – как сделать продажиисточником неба, где звезды растут в необъятном числе;да, неба бывало премного, да всесдышали, себя нараспев поджидая в тенисвободы, ветвящейся жаром, внимательным к песне.
«Когда подбирается рабство к поверхности тела…»
Когда подбирается рабство к поверхности тела,земная прикормленной птицей напета броня —прозрачными латами можно дышать, обнажаясловесную тягу к покою, восславив покровы, но преждеканат световой уловить на привычных частотах:свиванье, ты – принцип, какому подвержены волны,чье радио вхоже в столицу любви неизбывной.В эфире – лишь лязганье схватки, кольчужная примеськ прибрежью, надетому спешно на тело рассказанной мглы;здесь время подарит храбрейшему воину негу,покуда швартовы крепчают, вбирая веселость;ты, пауза между словами, себя рекламируй,непросто – остаток людской тишины продвигать.
«Позиция власти освоена, можно экзамен сдавать…»
Позиция власти освоена, можно экзамен сдавать,вытягивать шорох равнин, как билет с неподъемным вопросом:составлены фразы из шрифта подвижного – но, укрупняямасштаб, разглядим ли снующие танки, пехотную статьи прочее, ставшее буквами? Нечто под сердцем родится:гибрид песнопенья и крови, белковая шутка, одетая в синтез, —спасибо правителям, взявшим телa в обработку, довольнобесхозности дышащей, страстной, желающей жить, целовать,бесхозности, ждущей объятий и верного взгляда.Сквозь парк не пройти – обесточена ночь, что набухла в стеклефонарных гигантов, трясущих столбамис таким сладострастьем над чистой землей, что порасоитием света и почвы назвать обретение смысла.