Радуга над Теокалли
Шрифт:
А Иш-Чель пыталась скрыть досаду, её раздражал обман, было стыдно испытывать нежность со стороны чужих людей, а тут ещё и влюблённый взгляд. Какое бесстыдство!
Горный Орёл повернул Иш-Чель к себе и, положив руки на плечи, дал последнее наставление:
– Запомни, дитя моё! Кем бы ни стал твой муж, вы, двое, должны прожить оставшуюся часть жизни вместе. Не оставляй его, держись за него. Прилепись к нему, как кусок глины, даже если он будет бедняком. Даже если он будет только малым орлом, малым ягуаром, несчастливым воином, нищим знатным, иногда усталым, не чтящим божества. Даже из-за
Зелёная Ягода обняла Иш-Чель, как будто прощалась навеки с действительно родной дочерью. В груди Иш-Чель шевельнулось чувство благодарности. Горный Орёл погладил приёмную дочь по голове и слегка подтолкнул женщину в направлении терпеливо ожидающего жениха:
– Ступай, моя кровь, моё дитя, моя огненная девочка, моё Золотое Пёрышко Колибри…
Амантлан сделал шаг навстречу, взял невесту за руку и заставил её посмотреть на себя.
– Я – Амантлан, из рода Серого Кремня, беру тебя, Золотое Пёрышко Колибри, дочь Горного Орла и Зелёной Ягоды в жены. При всех клянусь тебе быть защитником нашего дома, любить и обеспечивать тебя и наших с тобой детей всем необходимым! – Амантлан поднял концы поясов и протянул жрецу. Тот аккуратно связал их, затем знаками показал, что то же самое должна сделать невеста. Иш-Чель покорно выполнила наказ.
Теперь жених и невеста были связаны узами.
– Как крепки эти узлы на наших священных брачных поясах, такой же крепкой будет наша с тобой семья, женщина. Отныне ты – моя жена, Золотое Пёрышко Колибри, а я твой муж – Храбрый Ягуар! – произнёс Амантлан громко и твёрдо, и Иш-Чель, вынужденная смотреть опять ему в глаза, увидела в них такую решимость, что перестала сомневаться в серьёзности происходящего.
К молодым подошли гости, почтенная Ишто взялась за концы на брачных поясах и ввела молодых в дом, где в большой комнате висели огромные гирлянды цветов и стояло на циновках роскошное угощение. Хозяйка усадила молодых в нишу и, сдерживая слезы, сказала, обращаясь к Иш-Чель:
– Добро пожаловать, Золотое Пёрышко Колибри! Мы рады тебе, дочка!
Гости расселись и после сытной трапезы начали по-настоящему веселиться: молодёжь приступила к танцам под заводную музыку свирелей, а старшая половина гостей к мирной беседе, некоторые пожилые мужчины пристроились в уголке рядом с кувшином октли.
Иш-Чель смотрела на все с полным безразличием, присутствие рядом улыбающегося Амантлана действовало несколько раздражающе, что не замедлило сказаться, стоило ему обратиться к ней с каким-то вопросом. Она, не произнеся ни слова, так глянула на него, что улыбка медленно сползла с лица, мужчина опустил глаза и отвернулся, не услышав ответа. Иш-Чель возликовала, но ненадолго. Амантлан, видно собравшись с духом, повернулся к ней, и, спокойно улыбаясь, сказал:
– Дорогая, нравится тебе или нет, но ты теперь по всем законам моя жена, ты вошла в мой дом и обязана проявлять покорность и послушание, хотя бы для приличия, потому что всё делается не мне в удовольствие, а для спасения тебя и твоего ребёнка! Напоминаю в последний раз, женщина! Возможно, мне тоже хотелось бы видеть на твоём месте другую, но так сложилась жизнь, проявляй хоть малое уважение к присутствующим, которые не виноваты в твоём плохом
Больше за вечер Амантлан к Иш-Чель не обращался.
Когда пришло время гостям расходиться, пара встала у выхода и долго выслушивала пожелания.
Затем молодых отвели в комнату Амантлана и оставили одних. Иш-Чель попыталась отойти от мужа подальше, но услышала смех – пояса были на них и ограничивали всякое движение.
– Вот видишь, женщина, придётся покориться – тебе никогда не уйти от меня, как и мне. Мы связаны священными узами брака.
– Ты забываешь, что я…
– Послушай, не начинай старого разговора! Ты умерла в водах той реки. Тебе боги дали возможность возродиться для новой жизни, так воспользуйся этим! К счастью, тебе достался очень покладистый муж!
Иш-Чель молча теребила конец ненавистного брачного пояса, пытаясь его развязать, но была остановлена тёплыми руками Амантлана, он мягко прекратил эти попытки, увлекая её на постель:
– Мы не должны спать, нам нужно с молитвами встретить рассвет, чтобы солнце осветило наш путь. А пояса развяжут утром, таков обычай, значит, у нас будет любовь, счастье, дети! Не нужно нарушать ничего в новой жизни! Не противься. Ты устала, но поспи, жена, рядом со своим мужем, пусть нас найдут не дерущимися кошками!
Амантлан почти насильно положил голову Иш-Чель на плечо и притянул женщину к себе. Возможно, мужчина ещё долго притворялся спящим, но то, что Иш-Чель уснула только под утро, она хорошо помнила.
Утром их разбудила Ишто, заметив связанные пояса, женщина просияла:
– Поднимайтесь, дети! – супруги покорно поднялись, а мать Амантлана развязала узлы, освободив Иш-Чель, которой хотелось спать.
Это ей было разрешено молодым мужем. Он осторожно провёл рукой по разметавшимся волосам, стараясь запомнить её образ, и тихо прошептал над нею модные в Теночтитлане стихи:
Пусть откроется твоё сердце!
Пусть обратится ко мне твоё сердце!
Все равно, ты мучишь меня,
Ты желаешь мне смерти!
И когда я уйду туда,
Где я погибну,
Разве ты заплачешь обо мне хоть раз?
Разве будешь обо мне печалиться?
Мы ведь только друзья!
Я ухожу туда,
Я должен уйти!
Иш-Чель сонно перевернулась на другой бок. Она смутно слышала то, что говорил Амантлан, но не видела, как собирался муж, не видела и его прощального взгляда.
РОЖДЕНИЕ МАЛЕНЬКОГО ЯГУАРА
Едва Теночтитлан простился с армией Амантлана, почтенная Ишто поставила дом вверх дном, объявив, что семья военачальника отбывает в поместье. На недоумение Иш-Чель, она доверительно пояснила:
– Если бы ты не носила ребёнка, то мы остались бы в городе. Но, – мать Амантлана имела в виду обычай мешиков не соблюдать правила гигиены весь срок, на который отбывали главы семейств, а старушка, большая любительница чистоты и порядка, не могла отказать себе в удовольствии попариться в баньке. Поэтому, желая соблюсти внешние приличия, предпочитала уединение. Домочадцам объявили, что в положении госпожи ей больше подходит деревенская жизнь, а не суматоха огромного Теночтитлана с его постоянными праздниками, и вообще, такова воля Амантлана.