Радуга над Теокалли
Шрифт:
– Он ушёл на праздник, и мы пойдём, посмотрим, не огорчайся! – но про себя обозвала сына трусливым зайцем.
Иш-Чель с большим интересом рассматривала толпы веселящихся мешиков. В глазах нестерпимо рябило от многоцветия ярких перьев и массивных золотых украшений. Весь народ постоянно шевелился, люди переходили с места на место, чем напоминали встревоженный муравейник, поэтому то тут, то там вспыхивали новые сочетания красок. Временами мелькали среди толпы воины-аристократы: орлы и ягуары. Её взгляд опускался ниже, в ожидании увидеть на их страшных палицах жуткие амулеты из пальцев убитых женщин, но, очевидно, на этот праздник они
А блюстители порядка, сновавшие среди толпы гуляющих, бдительно следили за душевным состоянием граждан, решительно разнимали ссорящихся и уводили разгорячённых спорщиков в тюрьму: кого остыть, выплатить штраф за нарушение спокойствия, а кого подержать и подольше, после чего преступника ждал суд. Суд у мешиков был суровым, и у граждан не возникало желания испытать на себе властную руку, на такое мог решиться только человек, изрядно выпивший октли, вернее, перебравший.
Пробираясь сквозь толпу, Иш-Чель и мать Амантлана подошли к просторному углублению, выложенному камнями. Это была площадка для ритуальной игры в мяч. Зрители волновались и оживлённо обсуждали достоинства двух команд. Одну из них составляли молодые крепкие юноши-мешики. Они усиленно разогревались. Другая понуро сидела в стороне – игроки были пленными воинами из города Тлалока. Вокруг них суетились какие-то люди в длинных накидках.
– Это жрецы. Они перевязывают раненых, – грустно вздохнула Ишто.
Тут её взгляд выделил из одетых в белое служителей фигуру столь знакомую, что сердце женщины сжалось и лихорадочно застучало. Она невольно вцепилась в руку Иш-Чель. Надеясь, что её подводят старые глаза, она скрюченным пальцем указала на воина-ягуара.
Ещё ничего не понимая, Иш-Чель пристально всматривалась, но волнение пожилой женщины передалось и ей, так как мужчина быстро стянул парадную одежду из шкуры животного и, весело смеясь, с хрустом размял мышцы. Иш-Чель поняла, что Ишто не обозналась – перед ними был Амантлан. Убедившись, старушкасломя головукинулась по ступеням вниз. Она неслась так, что ей с трудом можно было дать почтенные годы. Молодая женщина едва поспевала за ней, приходилось все время протискиваться через толчею.
С высокой трибуны глашатай возвестил, что с пленниками будет выступать храбрый воин – Амантлан. С другой стороны послышался трубный звук. Собравшимся объявили – наблюдать тлачтли прибыл верховный правитель Ицкоатль со своей семьей.
Это все Иш-Чель слышала лишь краем уха, так как наконец-то догнала прыткую Ишто, которая уже сердито препиралась с сыном.
Амантлан разминал крепкое тело, оно блестело от жира на солнце. С невозмутимым видом он, наконец, удостоил горячо любимую мать внимания и навис над нею. Сморщенной рукой Ишто вцепилась в длинную прядь волос и сердито зашипела:
– Ты совсем спятил?! Зачем тебе это нужно?! Решил вспомнить молодость? А меня ты на кого оставишь? А молодую жену?! Бесстыжие твои глаза!..
Ласковым и одновременно жёстким движением Амантлан оторвал руку матери от волос и что-то тихо сказал. Сообщение произвело должное действие на старую женщину. Она удручённо опустила голову, руки повисли плетьми, и поплелась к Иш-Чель, даже не взглянув больше в сторону сына.
Сдерживая любопытство, Иш-Чель подхватила её под руку, и они стали медленно подниматься по лестнице.
Присев на каменное ограждение –
Происходящее веселило и завораживало собравшийся народ. На возвышении восседал верховный правитель. Очевидно, он отдал распоряжение, потому что Амантлан взбежал по лестнице, слегка задев плечом Иш-Чель.
На секунду их взгляды встретились. Внезапная догадка мелькнула у неё в голове, а не пытается ли он помочь и на этот раз? Кто для него эти люди? С момента появления среди них Амантлана, они явно ожили и уже не выглядели так удручённо и смиренно, мешик словно вдохнул жажду жизни в их ослабевшие тела. Они теперь усиленно растирали ноги, обматывали кусками ткани колени и локти.
Не удостоив толпу, которая оживлённо приветствовала его и расступалась на пути к правителю там, где до той минуты негде и камню было упасть, Амантлан очутился у возвышения, на котором восседал Ицкоатль.
Правитель обладал сильным голосом, и все, что он говорил, слышали многие.
– Ты решил испытать волю богов, Амантлан?
– Почему бы и не размять мышцы, Великий оратор?
– Зачем же ты выступаешь на стороне этих немощных рабов?
– Потому что обречённые дерутся вдвое сильнее, и нет ничего интереснее такой игры.
– Ты рискуешь, эти собаки не стоят твоей помощи… Многим будет на руку твоя гибель… – последние слова не услышал никто, кроме Амантлана.
Он вежливо улыбнулся и выжидающе посмотрел на тлатоани, тот, недоуменно пожав плечами, махнул рукой, давая понять, что ждёт начала игры.
Амантлан повернулся к правителю спиной, готовясь спуститься на площадку, но не успел. Ласковые тонкие руки, нежно обвиваясь с гирляндой ослепительно белых цветов, удержали его. Это была Шочи. Она не побоялась гнева брата и открыто выразила свою симпатию:
– Пусть боги принесут тебе удачу, Храбрый Ягуар!.. Я буду просить у них победу, любимый, – прошептала девушка, слегка удерживая мужчину за белоснежную гирлянду. Амантлан поблагодарил только улыбкой, и ей пришлось его отпустить.
От Иш-Чель не укрылось, что эти двое на глазах всего Теночтитлана не скрыли своих чувств. Вспыхнуло желание покинуть площадку тлачтли – обида шептала, что муж решил покрасоваться перед всеми, а в первую очередь и этой бесстыдницей Шочи, но здравый смысл взял верх.
От того, останется ли жив Амантлан, зависело будущее её ребёнка.
Тем временем игра началась, и двум командам сбросили вниз тяжелый каучуковый мяч, который, пользуясь только локтями и коленями, нужно было забрасывать в кольца, прикреплённые довольно высоко над головами играющих. Мяч символизировал Солнце, путешествующее по небу, а игра и последующее жертвоприношение проводилось для бога войны и солнца Уицилопочтли.
Молодые мешики пытались потеснить пленных из Тлалока, но те боролись за жизнь и свободу, а рядом с ними, на их стороне, был Амантлан. Иш-Чель чувствовала, что с нарастанием ажиотажа игра принимала уже не столько ритуальный характер, сколько противоборства двух племен. Тлалоканцы не уступали мешикам.