Раэлит с Титаника
Шрифт:
в тридцатые годы репрессирован и сослан в Хабаровский край,
где в итоге умер. Удивительно, человеку удалось выжить
в ледяных водах Атлантики, но не пережить переохлаждения в тайге.
Мурзакан Бибаевич Кучиев родился в селении Кадгорон (Северная Осетия)
и в последствии переделал имя на русский лад – Михаил.
В Америку Михаил отправился на заработки, как и многие в то время,
планировал позже построить дом и жениться.
Плавание
и в роковую ночь долго не мог уснуть из-за колик в желудке, поэтому он поднялся на палубу.
Оказавшись в ледяной воде, он чувствовал чужие руки, хватавшиеся за него,
а позже заметил задравшуюся корму «Титаника».
Изо всех сил он поплыл прочь от места гибели. Плывя среди погибших Михаилу,
удалось зацепиться за одну из шлюпок. К счастью или сожалению,
ему больше ничего не удалось запомнить о той страшной ночи.
Утром он очнулся на борту «Карпатии» и уже на следующий день
оказался в Нью-Йорке. Его выносили на носилках,
поскольку после долгого пребывания в холодной воде,
ноги отказывались слушаться. За счет компании владельца «Титаник»
Михаила лечили в госпитале и выплатили компенсацию.
Спустя два года Михаил вернулся на родину богатым человеком.
Заработанные деньги вложил в покупку земельных участков,
но начавшаяся революция вновь изменила жизнь.
Вместе со старшим братом поддерживал советскую власть,
принимал активное участие в создание коммуны, был начальником местной милиции.
В те же годы женился и у него на свет появились дочь и сын.
Когда на Кавказе в начале тридцатых годов начался голод,
Михаил подался на заработки в Среднюю Азию. Вернувшись в родное село,
Михаил попал под раскулачивание и был сослан на работы в Дальневосточный край.
Несмотря на то, что при крушении «Титаника» Михаилу удалось выжить,
но каждую весну у него сильно болели ноги и начиналась «линька» кожи,
сопровождаясь высокой температурой.
Всю жизнь Михаил боялся холода, зная, что организм не выдержит
повторное подобное испытание.
По информации, имеющейся у родных, Михаил замерз, заблудившись в тайге,
когда возвращался в лагерь рабочих.
Ледяная вода на мгновение выбила из девушки дух. Привычные слова теряли смысл, и вообще все вокруг сделалось невозможным — словно Вселенная взорвалась и исчезла. Но это длилось только секунду. Потом все вернулось на свои места, и Анастасия поняла – нужно двигаться, барахтаться, пытаться плыть. Скоро все окружающее воспринималось, как сквозь толщу воды – вода была одновременно и кругом, и головой. Каждое движение давалось с большим
Резкий рывок вверх и в легкие попал обжигающий кислород. Закашлявшись, Анастасия попыталась перевернуться на грудь, не сразу поняв, что ее кто-то тащит из воды. Однако руку девушки довольно бесцеремонно сжали железными пальцами. Она хотела сопротивляться, но силы покинули ее, и Настя погрузилась в воду с головой, потом вынырнула и закашлялась. Мужчина держал ее мертвой хваткой, поддерживая на поверхности. Подплыв к борту, девушке и ее спасителю помогли забраться на нижнюю палубу. Повалившись на пол, Анастасия, дрожа от холода кашляла, избавляя свои легкие от воды. С трудом она поднялась на ноги и помогла встать сопровождающему ее мужчине, в котором только сейчас признала Эдварда, героически бросившегося ей на помощь. Не обращая внимания на слабость, девушка посмотрела вперед, где в спасательной шлюпке с ужасом на все взирала Бэлла. Ободряюще улыбнувшись девочке, Анастасия повернулась к Эдварду, который принял из рук подоспевших стюардов два спасательных жилета и два одеяла. Зубы стучали от холода, а руки и ноги почти не слушались, не удавалось ни на чем сконцентрироваться – видимо, это была реакция головного мозга на переохлаждение. Когда голова отклонилась в сторону, Анастасия поняла, что пора сделать еще одно усилие и вернуть ее в первоначальное положение, а потом повторением двух предыдущих действий вновь вызвать реакцию тепла. Налитые свинцом ноги подгибались. Отчаянный крик, раздавшийся позади, привел девушку в чувство, хотя соображалось до сих пор с трудом. Не взирая на вялые сопротивления, писатель активно растирал окоченевшее тело Романовой и натягивал на нее спасательный жилет.
– Эдвард…
– Да-да, неважно на что, – огрызнулся он, стараясь скрыть дрожь в руках.
– Эдвард, что для тебя любовь? – девушка сама удивилась своему несвоевременному вопросу, но коль уж он был задан, отступать было некуда.
– Ты, - просто ответил он, серьезно посмотрев ей в глаза.
– До конца? Вместе?
– Ты мне не оставляешь выбора, – порывисто прижав хрупкое тело Романовой, Эдвард тяжело вздохнул.
– Вы его любите? – грустно спросил Иван Петров.
– Безумно, – она опустила голову, глядя на сложенные перед собой руки. – Это так странно, поддаваться внезапным эмоциям.
– Понимаю, – протянул мужчина. – Рассел своеобразный человек, про него многое судачат и не все хорошее, но безусловно он неплохой. Был, видимо, деловым человеком. Знаю, что он успешно занимался политикой, это на него не похоже. Какая-то ему самому непонятная страсть. Впрочем, может быть, это был его личный способ добиваться цели. Или просто спорт, если он увлекается.
– Да, мне известно, что он начинал свою карьеру в политике, но разочаровавшись, ушел, как говорится, в подполье. Отчасти его популярность на литературном фронте именно этим и обусловлена.
– Он хорошо пишет, талантлив, только разочарован…в людях. И все время думает о чем-то…мечтает…но позже начинает копаться в психологии, в человеческих душах. Его творчество – уход от реальности. Все тайны книги – именно в них. Все тайны остаются, но становятся прозрачны и понятны не сами по себе, а только потому, что скрыта за ними какая-то важная правда… Какая? Это знает читатель, которому дано читать книгу. Ему известно и то, что ответит на этот вопрос автор.
– А вы чуткий читатель, я смотрю, - Иван улыбнулся, видя, что его собеседница чуть расслабилась.