«Ракета» выходит на орбиту
Шрифт:
— Нет, нельзя! — вдруг возразил Саша Кореньков. — В понедельник мы с Фёдором Яковлевичем профилактику проводим. Пропустим понедельник, во вторник передачи не будет.
— А летучка? — подсказала Анюта.
— Да, правда. В понедельник мы, главным образом, спорим. А техники делают своё дело, — подхватил я.
— Значит, монополии капитанов конец? — спросил Прохор Степанович.
— Подготовлено шесть техников, на каждый день недели. Скоро объявим дополнительный набор, — отрапортовал Саша.
— Дайте же и докладчику сказать. А то я не знаю,
— Вторник? — Я уже понял, как выйти из положения. — Наш спортивный комментатор.
— Знаем, знаем, Наташа-Синявский, так, кажется?
— Не отказываюсь, — весело отозвалась Наташа и рассказала о спортивных передачах.
Среда досталась Валерику, который заменяет Свету.
За четверг я краснел. Обещали давать по две передачи малышам, они занимаются в две смены, а редко когда получается что-нибудь интересное. Зато в пятницу материал из библиотеки и клуба встреч; мы всегда уверены — Григорий Павлович поможет.
Последний день недели — суббота. Именно субботние наши передачи больше всего и обсуждали на партийном бюро. Тут вспомнили и нашего неряху, и брючки, и нищего у доски.
— Система, — говорил Кузьма Васильевич. — Система — вот что хорошо и заслуживает поощрения. У них свой твёрдый календарь со своими особенностями. Этот календарь вошёл в ритм школьной жизни.
Фёдор Яковлевич показал чертежи, разработанные с помощью Лёни Фогеля Сашей Кореньковым и Костей Маревым. Ни мало ни много — переоборудовать радиорубку в студию звукозаписи.
— В каких отношениях редакция «Ракеты» и редакция «Вымпела»? — спросила Анюта, хотя она отлично знала все наши отношения.
— Они не понимают критики, — последовала реплика Антонова.
— А ты сам как относишься к критике? — вспылил я.
— Мне не нравится эта перепалка, — впервые строго сказал Прохор Степанович. — У меня, в свою очередь, ряд вопросов. Почему во вторник «Ракета» не даёт обзора нового номера стенной газеты? Газета вывешивается сначала на втором этаже, туда с других этажей на переменах дежурные не пускают. Дайте же возможность всем ребятам сразу узнать, что интересного в свежем номере стенгазеты. Почему в стенгазете не помещать лучших материалов, переданных по радио. Пусть тот, кто не услышал, прочтёт.
Прохор Степанович выступал последним. Так уж полагается, на то он и секретарь партбюро.
— Самое важное — «Ракета» вошла в жизнь школы. Она помогает воспитывать у ребят добрые чувства, зовёт на большие дела. Вы делаете общешкольное дело, то есть дело общественное. Но делать-то его нужно ещё интереснее, живее, изобретательнее. И дружно, вместе со стенной газетой, которая, кстати, вырастила тебя, Слава.
— Я не боюсь говорить с вами на серьёзные темы, — продолжал Прохор Степанович. — Вы пришли на заседание партийного бюро. Ваша «Ракета» выходит на орбиту. Пожелаем ей верного пути и долговечности. А для долговечности надо уже сейчас подумать о смене. Кто может быть редактором после Славы Рябинкина? Как думают члены бюро и приглашённые?
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
ОБСУЖДЕНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Рассказывает Слава
Пока я раздумывал, Дима Андреев, как всегда, неторопливо и веско изрёк:
— Теперь Валерик годится редактором.
Тут и произошло неожиданное. Дагмара подскочила и зашипела:
— Что еще предложит комсомольский секретарь? Валерик не будет редактором. Это невозможно.
— Почему? — возмутилась Анюта.
— Почему невозможно? — загремел Фёдор Яковлевич.
И все ребята зашелестели:
— Почему? Почему!?
— Послушаем ваши соображения, — заинтересовался Прохор Степанович.
Но прежде чем Дагмара успела что-нибудь сказать, вскочил Валерик и стал объясняться:
— Я действительно не могу быть редактором. Я раньше очень хотел и думал, что достаточно клея и ножниц. Но теперь-то вижу, что главное не в этом, а какой человек редактор. Это очень трудно. Ещё не дорос, — вздохнул Валерик и сел, добавив грустно: — Опять не дорос…
— Трудно тебе или не трудно, — перебила Дагмара, — это никого не касается. Должен работать, куда поставят. Доверили тебе возглавить санитарный актив, а ты не оправдал доверия. И я принуждена была сказать, чтобы ты не смел появляться после того, как несколько раз прогулял заседания совета дружины. Не оправдал доверия, понимаешь?
— Значит, Валерика Серёгина ребята выбрали в совет дружины, а вы, Дагмара Дмитриевна, его единолично выгнали? — переспросил Прохор Степанович. — Как же пионерская демократия?
— Но ведь это же дети! — возмутилась, в свою очередь, Дагмара.
— Значит, их не нужно уважать? — вступился Фёдор Яковлевич.
— Опять, — вздохнул Григорий Павлович. — Высказывайтесь же по порядку. Я просто не могу вести протокол.
Прохор Степанович постучал по столу карандашом.
— Ну, а как вы, Анна Васильевна, смотрите на всё это? — спросил он, обращаясь к Анюте.
— Может быть, я и не права, — отвечала Анюта. — Но я рассуждала так. «Ракета» не менее важное дело, чем конкурс классных санитаров, сбор макулатуры. И если Валерик добровольно взялся за него, пускай покажет, на что способен. Девочка, которая теперь отвечает за санитарное состояние классов, за цветы и всякое такое, справляется лучше Валерика.
— Ясно, — сказал Прохор Степанович, поглядывая на часы.
— Мне так и не дали высказаться, — взорвалась Дагмара. — Я совершенно не согласна с нашей старшей вожатой. Валерик не может быть редактором. Вы, наконец, вынуждаете меня представить документы, говорящие о моральном облике этого слишком резвого мальчика.
Она вытащила из сумочки какую-то записочку, потом заметку, написанную от руки, которую мы с Володей Антоновым сразу узнали, и листок, вырванный из блокнота.