Ранчо
Шрифт:
Жизнь Тани его волновала меньше, чем надеялась Мэри Стюарт. Ей лучше других известно, как нелегко живется подруге, как ей бывает одиноко, как напряженно она трудится и как жестоки порой требования неистовых поклонников, какую боль причиняют предательства. Как ни странно, Таня редко жаловалась на жизнь, чем вызывала у Мэри Стюарт еще большее восхищение. Правда, миссис Уолкер раздражала самоуверенность Тони перед телекамерой, когда они шествуют за очередным «Оскаром» или «Грэмми». Казалось, в радостные моменты он тут как тут, а в трудные до него не докричишься. Об этом Мэри Стюарт вспомнила и сейчас, когда Таня упомянула жену инструктора, вздумавшую угрожать
– Тони тоже не в восторге, – тихо проговорила Таня. Мэри Стюарт встревожил ее тон. В нем угадывались тревога и одиночество. Слишком долго ей приходилось вести одни и те же бои, а бесконечная война изматывает силы. – Всякий раз, когда газеты или журналы клевещут, будто я завела любовника, он начинает нервничать, говорит, что я компрометирую его перед друзьями. Что ж, его можно понять.
Она обреченно вздохнула. Здесь подруга совершенно бессильна: унять клеветников нет никакой возможности. Пресса обожала ее травить. Продажные репортеришки отказывались верить, что Таня – обычная женщина, предпочитающая шампанскому заурядный «Доктор Пеппер», – ведь такая информация не способствует повышению тиража их желтых листков.
Таня долгие годы оставалась блондинкой с роскошными волосами, огромными синими глазами, потрясающей фигурой и с помощью косметики сохраняла облик юной грешницы. В настоящий момент она представлялась тридцатишестилетней, ей удалось зарыть где-то восемь лет, но Мэри Стюарт, ее ровесница, не винила подругу – такова жизнь на виду.
– Мне самой не слишком нравится, когда про меня болтают, будто я меняю любовников. Да и те, кого мне сулят в ухажеры, такие чудные, что я махнула бы на все это рукой, если бы не Тони. И дети. – Клевета ставила в трудное положение всех, но борьба за свою репутацию заведомо обречена на поражение. – Такое впечатление, что компьютерный перечень возможных кавалеров давно исчерпан, вот они и называют кого попало.
Таня положила ноги на кофейный столик и прикрыла глаза, представляя себе Мэри Стюарт. Подруги не болтали уже несколько месяцев. Из их компании они сохранили самые тесные связи. Мэри Стюарт много лет назад потеряла след Зои, да и Таня почти тоже, Она и Зоя перезванивались раз в год, а то и в два, посылали друг другу рождественские открытки. Таня знала, что Зоя работает врачом-терапевтом в Сан-Франциско. Так и не вышла замуж, не родила детей. Она целиком ушла в работу и даже в свободное время вела прием в бесплатной клинике для неимущих пациентов. Именно такая жизнь влекла ее с ранней молодости, Таня не виделась с ней вот уже пять лет, то есть с последнего своего концерта в Сан-Франциско.
– А ты как? – поинтересовалась вдруг Таня у Мэри Стюарт. – Как тебе живется? – Вопрос был задан проникновенным тоном, но Мэри Стюарт была наготове.
– Все в порядке. Занимаюсь прежними делами; благотворительные комитеты, собрания, помощь гарлемскому приюту. Сегодня провела весь день в Метрополитен-музее – обсуждали большое мероприятие, запланированное на сентябрь. – Голос ее звучал ровно, тон хладнокровен. Но Таня достаточно хорошо знала подругу, и Мэри Стюарт не питала на сей счет никаких иллюзий – она многих могла ввести в заблуждение, порой даже Билла, но Таню – никогда.
– Я не об этом. – Последовала длительная пауза: обе не знали, что сказать. Таня ждала ответа Мэри Стюарт. – Я о том, как тебе живется. По правде.
Мэри Стюарт вздохнула и посмотрела в окно. На улице уже совсем стемнело. Она была одна в квартире. Так в одиночестве она провела уже больше года.
– Все в порядке. – Ее голос дрожал,
Сколько же всего переменилось! Гораздо больше, чем она ожидала.
– А Билл?
– Он тоже ничего. Наверное. Я его почти не вижу.
– Звучит не слишком бодро. – Повисла новая продолжительная пауза. Впрочем, рассудила Таня, они давно к этому привыкли. – Как Алиса?
– Надеюсь, хорошо. Ей очень нравится в Париже. Через несколько недель я полечу к ней. Мы вместе немного отдохнем в Европе. У Билла крупный процесс в Лондоне, он проведет там все лето. Вот я и решила съездить к дочери.
Эта тема придала голосу Мэри Стюарт больше бодрости. Таня улыбнулась. Мало к кому она относилась так хорошо, как к Алисе Уолкер.
– Ты будешь с ним?– спросила Таня со своим тягучим южным акцентом.
Мэри Стюарт помялась, потом быстро ответила:
– Нет. Во время таких процессов он бывает слишком занят, чтобы обращать на меня внимание. К тому же здесь у меня масса дел.
Масса дел... Она знала все правильные слова – язык прикрытия, язык отчаяния: «Обязательно надо как-нибудь встретиться... Нет, все просто отлично... Дела идут великолепно... Билл сейчас просто утонул в работе... Он в отъезде... У меня совещание... Надо составить список комитета... Еду в центр... Еду обратно... В Европу, к дочери...» Тактика игры в прятки, умение произносить нужные слова, потребность в одиночестве, в молчании. Так она забивалась в угол, чтобы молча горевать, не привлекая к себе внимания и не напрашиваясь на жалость. Так она отталкивала от себя всех, чтобы не объяснять, как худо обстоят дела.
– Не очень-то у тебя ладно, Мэри Стюарт. – Таня вцепилась в нее мертвой хваткой. Упорство – главная ее черта. Она не поленится перевернуть все камни до одного, чтобы отыскать истину во всем. Одержимое стремление к правде – общее свойство ее и Зои. Впрочем, Таня всегда шла к ней обходным путем и, найдя искомое, сразу смягчалась. – Почему ты не говоришь мне правды, Стью?
– Я говорю тебе правду, Тан, – стояла на своем Мэри Стюарт.
Стью, Тан, Танни... Как далеко в прошлом остались эти дружеские имена! Там же остались все обещания, надежды. Там было начало. Настоящее больше всего походило на конец: все паруса обвисли, руки опускаются, вместо того чтобы сжиматься в кулаки. Мэри Стюарт ненавидела свою теперешнюю жизнь.
– У нас все в порядке, честное слово.
– Ты говоришь неправду, но я тебя не виню. Ты вправе.
В этом и состояла разница между Зоей и Таней. Зоя ни за что не позволила бы ей лгать, прятать голову под крыло. Она сочла бы своим долгом вывести ее на чистую воду, пролить беспощадный свет на омут ее боли, воображая, что этим ее исцелит. Таня по крайней мере отдавала себе отчет, что так ничего не добиться. К тому же ей самой сейчас несладко. Любовная интрига, конечно, выдумана желтой прессой, но журналы близки к истине, утверждая, что у нее с Тони появились нелады. Раньше он получал удовольствие от огласки, но теперь стал ежиться в бесстыжих лучах прожекторов, направленных на них, стыдился лжи, негодовал от угроз, преследования, судебных исков, стараний разных жуликов любыми средствами нажиться на имени его жены и втоптать его в грязь. Это доводило до безумия и напрочь лишало спокойствия. Настоящая Таня неминуемо должна была потонуть в этом мутном потоке.