Ранний свет зимою
Шрифт:
— Марксист? — перебил Кеша.
— Конечно. Он-то и объяснил мне многое. Совсем по-иному, чем наши старые знакомые объясняли… Вот придешь в воскресенье — поговорим.
Они простились. Кеша зашагал дальше, к рабочему поселку, а Миней прошел вверх по речке Кайдаловке и вскоре постучал в окошко низенького домика с широкой скамейкой у ворот.
Глава II
С НЕДОЗВОЛЕННОЙ СКОРОСТЬЮ
Дома была одна только Таня. Она вертелась
Сняв с керосиновой лампы абажур, Таня ставила ее то на пол, то на подзеркальник, то, высоко подымая, рассматривала себя со всех сторон.
— Хорошо? — спросила Таня, едва Миней переступил порог.
— Неплохо, — ответил он, с улыбкой глядя в зеркало, но не на платье, а на оживленное Танино лицо с чуть выпуклыми глазами и темным пушком над верхней губой.
Таня перехватила взгляд брата и сделала ему в зеркало гримасу.
— Да ты сюда, сюда смотри! — Она взбила оборки на плечах.
Миней послушно обошел вокруг сестры.
— Бравенькое платьице, — определил он ходким забайкальским словцом.
— «Бравенькое»! — передразнила Таня. — У-у, медведь!.. Это шик-блеск, последний крик… да что крик! — вопль моды! А носить эту прелесть будет… крыса! Глупая болтливая крыса!
— Первый раз слышу о болтливых крысах. Новости зоологии! — добродушно усмехнулся Миней.
Таня была «шитницей» — так значилось в ее документах. И на ней было платье штабс-капитанши Размашихиной.
— Может быть, ты думаешь, Миней, что я завидую? — вдруг спросила Таня, порывисто обернувшись к брату.
— Ну что ты, Таня-Танюсик, черный усик!
Таня убежала за перегородку и вскоре вернулась в простом ситцевом платье. Не «шик-блеск» и не «последняя мода» — оно отлично сидело на ее высокой статной фигуре.
— Да, забыла тебе сказать: угадай, кто здесь был, у отца?
— Кто же? Заказчик какой-нибудь?
— Вот еще, заказчик! Это тебя касается.
— Интересно! Кажется, я уже вышел из того возраста, когда к отцу приходили на меня жаловаться.
— А вот и не жаловаться! Как раз наоборот… Ой, у меня тесто в печке!
Таня убежала на кухню, загремела там чем-то и крикнула:
— Твой хозяин приходил, аптекарь Городецкий, вот кто!
Заинтересованный Миней вошел в кухню. Сестра, в стареньком переднике и с засученными рукавами, снимала с противня румяные пышки, перекидывая их с ладони на ладонь.
— С чего бы это он меня вспомнил? — удивился Миней, разламывая пышку и дуя на пальцы.
— Не хватай! Горячие!.. Приглашал тебя на службу. Жаловался на плохие времена. У него аптекарский ученик взял из кассы семьдесят пять рублей и сбежал.
— Ах, вот что! Тогда действительно наступили плохие времена.
— «Не думайте, уважаемый, — говорит он папе, — что мы так уж всем довольны…»
— Не
Таня хотела еще что-то рассказать про аптекаря, но в это время с улицы негромко и дробно постучали в окно. Миней прильнул к стеклу; за окном стояла темень, ничего не видать. Он вышел на крыльцо. В потемках у ворот белело платье.
— Сонечка! Да зайдите же! — воскликнул Миней.
— Нет-нет, ни за что! — торопливо проговорила Сонечка. — За углом меня Надя ждет, горничная. Я лучше здесь вам все-все скажу…
Миней послушно опустился на широкую скамейку рядом с Сонечкой. Сейчас он мог разглядеть ее лицо. Все в нем было мелким: и милые карие глазки, и белые зубки, и вздернутый носик. Каштановые кудряшки, выбившиеся из косы, тоже были мелкие. А все вместе создавало пресловутую Сонечкину миловидность, которую иные называли даже обаянием.
Она перевела дух и заговорила…
Она побежала сюда, как только услышала новость. Сообщил ее управляющий вдовы Тарутиной, молодой человек с брюшком и смешной фамилией — Собачеев. Он играл в карты с отцом Сонечки, и она сама приносила им в гостиную водку и закуску. Вскрывая карточную колоду, Собачеев рассказал о том, что Ольгу везут в Горный Зерентуй. Ее сослали куда-то в другое место, а она перепросилась… к мужу! Да-да, к мужу! Он тоже ссыльный — и больной, в чахотке. Завтра мать Ольги, Тарутина, поедет на почтовую станцию повидать дочь. Ольга Глебовна нипочем не пожелала заехать домой, хотя, уж конечно, ей разрешили бы…
Сонечка говорила, захлебываясь, ужасаясь и торопясь.
«Завтра»… «Ольга»… «К мужу», — стучало в ее головке. Пришел наконец «роковой момент»: она может «отомстить» Минею. За что отомстить, Сонечка и сама не могла ответить. Разве он пренебрегал ею? Нет, Миней всегда был к ней внимателен. Но что это за внимание!.. Она никогда не будет значить для него столько, сколько значит Ольга. И что он нашел в ней? Никакой женственности! Солдат в юбке…
Она выложила все, что с таким злорадным чувством несла сюда. И тотчас поняла, что ошиблась: Миней совсем иначе, чем она предполагала, принял ее рассказ.
Он не опечалился и не разозлился, даже не удивился, что у Ольги — муж… Нет! Он и не думал «страдать». Только обрадовался, что Ольга едет. А когда Сонечка сказала, что Ольгин муж в чахотке, Миней огорчился. Огорчился так, будто речь шла о близком ему человеке, хотя минуту назад он и не знал о существовании Ольгиного мужа.
Все это, с одной стороны, принесло Сонечке облегчение: может быть, Миней и не так уж «увлекается» Ольгой? А с другой стороны было очень досадно: этого Минея никогда не поймешь, все у него не как у простых людей.