Ранний свет зимою
Шрифт:
Глава III
ЧИТИНСКИЙ КОМИТЕТ
Снегу в эту зиму выпало на редкость много. Блестящей пеленой лежал он на полях, густо завалил распадки. Старожилы не помнили таких заснеженных сопок вокруг Читы.
Ожидали дружной весны, обильных вод, урожайного лета.
Гонцов незаметно отстал от товарища, скатал твердый, увесистый снежок и влепил Минею в затылок. Тот рассвирепел, повалил легкого, худого Алексея в сугроб, прижал сильными руками:
— Барахтайся как муха в сметане — может, масло собьешь!
— Пусти,
— А не заводись со старшими!
Алексей кое-как выбрался, стряхивая снег, сказал недовольно, смеясь одними глазами:
— Затеял на улице черт те что…
Они пошли дальше, продолжая начатый раньше разговор.
— Если провизионок [13] не выдадут — значит, бастуем! Тут наши кровные права ущемляют. А требовать будем выдачи провизионок и сокращения рабочего дня. Так, Миней?
— По-моему, так. Народ у нас вырос. За «билетной» забастовкой пойдут другие требования, социал-демократические, вплоть до свержения самодержавия, — я так мыслю, — ответил Миней и добавил: — Пусть Фоменко прощупает, как на участках народ настроен.
13
Сезонные проездные билеты, выдаваемые рабочим и служащим железных дорог.
— Я тебе наперед скажу: мы начнем — вся дорога поддержит! Уж на что смирный народ «кузнечики» [14] , и тех Митя раззадорил… Знаешь, что такое лишить железнодорожника сезонного билета? Тут честь затронута, не только карман!
Они замолчали. Навстречу катили узкие щегольские санки. В них сидел офицер в серо-голубой шинели. Черные усики разделяли его лицо почти пополам — так несоразмерно велики были подбородок и нижняя челюсть.
Санки промчались, обдав друзей облаком снежной пыли.
14
Так называли телеграфистов.
— У-у! Какой бульдог! — заметил Гонцов и плюнул вслед.
— Знаешь, кто это? — спросил Миней. — Жандармский ротмистр Билибин. Новый начальник читинской охранки.
— Видно птицу по полету!
— Заметил, какое у него лицо? Похоже на костяшку домино дубль-нуль! Сверху пусто, снизу пусто, посредине черточка — усы!
Невольно они ускорили шаг и, свернув в боковую улицу, вошли во двор. Старый приземистый флигель в глубине его утонул в снегу. Однако ступеньки крыльца были выметены, и веничек стоял тут же.
— Федор-то! На высоте положения, — заметил Миней, обметая снег с валенок. — Радивый хозяин.
— Старается, — подтвердил Гонцов.
Миней открыл дверь своим ключом. Они оказались в просторной комнате с низким потолком и простым убранством: кровать, стол со стопкой гимназических учебников, шкафчик с посудой. Два окна выходили во двор. В одно
Так выглядела конспиративная квартира Читинского комитета РСДРП. Комнату, по поручению комитета, снял гимназист Федор Смагин.
Необыкновенно толстый кот с пушистым хвостом прыгнул с кровати и стал тереться о валенки Минея.
— Откуда такой зверь? — с удивлением уставился на него Алексей.
— Я принес. Чтобы живой дух в квартире был.
— Кис-кис… — позвал Алексей.
— Этого они при их солидности не понимают! — объяснил Миней.
— Что же, ему «бонжур», что ли, говорить?
— Здрасссте! — тихо произнес Миней.
«Мяву», — ответил кот басом и вспрыгнул на стул.
— Погоди, погоди… — вспомнил Гонцов. — Это не тот ли, что у тебя маленьким котенком был?
— Каждый кот был когда-нибудь котенком, — наставительно заметил Миней.
— Так ты привел меня сюда кота смотреть?! — закричал Гонцов.
— А что? Кот стоящий!
— Ну, не заговаривай зубы! Лезь в подполье! Не иначе, литературу привезли. А кто — не могу догадаться. Ты никуда не ездил. Из Иркутска тоже никто не был. Что оно такое может быть? — вслух размышлял Алексей.
— Оно не привезено. Оно — местного изделия, — серьезно отозвался Миней. Он уже скатал старенький коврик, прикрывающий дверцу подполья.
Гонцов, схватив за кольцо, откинул ее. Миней спрыгнул вниз в темноту.
— Держи! — крикнул он снизу.
Гонцов принял плетеную корзинку с двумя ручками, связанными веревкой.
— Я так и думал, что литература. Привезли под видом базарных покупок, — догадался Алексей.
Миней молча развязал веревку и не торопясь стал выкладывать содержимое корзины: противень, обыкновенный кухонный противень, еще один — побольше…
Миней, все еще не говоря ни слова, вынул банку с желтоватой жидкостью. Гонцов зашипел:
— Слушай, если бы я не знал, что социал-демократы против террора, я бы решил, что ты думаешь тут бомбы делать…
Миней достал пузырек анилиновых чернил, вынул из бумаги тонкие прозрачные листы желатина.
Алексей впился в них глазами.
— Гектограф!.. — в восторге прошептал он.
Теперь Костя Фоменко уже сам называл себя «механиком». Этой зимой он впервые ездил помощником машиниста. Самые лучшие часы на паровозе, когда машинист Семен Лукич задремлет и Костя становится на правое крыло.
Уже давно станция осталась позади, только красные и зеленые огоньки мерцают далеко-далеко да иногда ветер доносит тонкий, точно ребячий возглас, гудок маневрового паровоза. А город утонул, исчез во тьме, словно его и не было, и только молчаливая тайга, окованная морозом, тянется по обе стороны пути.
Но он здесь, близко, родной Костин город, объятый сном. Все спало в нем в глухой этот час, когда Костя Фоменко уводил свой состав от Читы в темное пространство, освещенное только желтоватым светом паровозных фонарей.