Ранний свет зимою
Шрифт:
— Безусловно. Ну, марш!
— Иду!.. Слушай, Кеша-то какой глупый! Ведь, знаешь, он все время у тюремных ворот слонялся…
— Да, ума не видно. Что ж, он меня у ворот встретить думал, что ли?
— Тебя?! Ах, да! Не знаю, вероятно. Ну, я бегу!
— Не надо, — тихо говорит брат.
Он видит, как мать бежит ему навстречу по улице.
Миней никогда не видел ее такой. Она всегда двигалась плавно, степенно, а сейчас спешила к нему изо всех сил, простоволосая, исхудавшая, путаясь в длинной черной юбке.
Миней подхватил мать, устало склонившуюся к нему. Конечно,
…Околоточный надзиратель пришел через пять дней под вечер. Уселся пить чай. Поговорил про погоду: ночью ударил мороз, по Чите-реке идет шуга [24] . Если нынче еще похолодает, завтра будут переходить на Остров по льду.
Мать вызвала Минея на кухню, озабоченным шепотом спросила:
— Трешки хватит?
Сын засмеялся, разжал ее маленький кулачок, вынул смятую бумажку и сунул в карман материнского передника:
24
Шуга — мелкий лед.
— Деньги тебе самой нужны.
Околоточный подождал, поговорил еще немного, повздыхал, затем вдруг строго спросил Минея:
— Почему не являетесь на отметку?
— Я вам нужен, так вы ко мне и ходите. Вот, если бы вы у меня под надзором были, тогда бы я к вам бегал…
— Доложу-с, — сказал сухо околоточный и удалился, волоча шашку.
— Зря трешку не дали, — сказала мать.
Еще через несколько дней явился помощник пристава. Таня не пустила его дальше порога:
— Брат уехал рыбу ловить.
— Помилуйте, барышня, по реке на телегах ездят. Какая же рыба?
— А я почем знаю! — ответила Таня.
В участке всполошились: в течение трех дней поднадзорный домой не являлся.
— Может, запил? — вкрадчиво спрашивал пристав. — Вы не стесняйтесь, скажите. Тут ничего такого нет.
— Запил! — охотно согласилась Таня, фыркнула и убежала за перегородку.
— Вы, мамаша, как располагаете? Может, по пьянке где загулял? — не сдавался пристав.
Мать смотрела на него брезгливо, точно на лягушку: у них в семье сроду пьяниц не было.
Глава X
НА ПТИЧЬИХ ПРАВАХ
Из картотеки лиц, «состоящих под гласным надзором полиции», изымается карточка с «данными преступника» и передается в «стол розыска». Заполняется розыскная карточка.
«…Сын крестьянина из ссыльных, Читинского уезда, Кенонской волости. Мать — дочь рыбака из села Успенского… Родился в городе Чите… Приметы… особых примет нет. Рябой, прочеркивается — нет, не рябой… Заика: прочеркивается — нет, не заика…»
Разыскивается! Разыскивается!
А Миней, помолодевший, неузнаваемый, со сбритой бородой, с маленькими усиками, закрученными кверху, с чужим паспортом в кармане, шагал лесной дорогой меж лиственниц, щедро осыпавших красную от мороза хвою.
Ночью на пустынном полустанке он сел в пригородный поезд. В вагоне над ергачами [25] , полушубками и борчатками столбом стоял махорочный
Растянувшись на верхней полке, Миней слушал вечные разговоры о скотине, о кормах, о податях, о долгах «кабинету». Старческий голос монотонно повествовал:
25
Ергач — шуба из козьих шкур.
— …И сказал старший брат: однако хлебушка нам не то что до вешной — до святок не хватит. Иди, говорит, с богом с заимки-то, ищи себе счастья…
Кто-то басом жаловался на дороговизну, дотошно перечисляя товары и цены на них:
— Лонись [26] все дешевле было.
— Да, на дворе мороз, а денежки тают, — беззаботно отозвался сосед.
— На Покров созвали мы гостей! — радостно рассказывала женщина. — Я брагу варила. Ух, и брага была! Один даже помер.
26
Лонись — в прошлом году (забайкальское).
Миней незаметно уснул под разговоры и проснулся с тревожной мыслью: проспал! Свесился, глянул в окно: высоко над редколесьем стояло в морозной дымке багровое солнце.
Присыпанные снегом ели вдоль дороги, богомолками в белых платочках и широких книзу юбках, медленно отходили назад, под уклон.
Поезд приближался к большой станции. Миней поднял воротник и вышел на площадку.
На платформе бабы торговали калеными кедровыми орехами, рыбой, подернутой морозом брусникой и матово-желтыми кругами замороженного молока. Народ толпился около торговок, притопывая ногами, обутыми в унты и пимы. В голове поезда жандарм в лохматой папахе о чем-то говорил с обер-кондуктором; тот, пожимая плечами, разводил руками.
Миней сошел, обогнул хвост поезда и скатился с высокой насыпи в засыпанную синеватым снегом падь. Он провалился почти по пояс. До него донеслись сигналы отправления. Минуту спустя за увалом он увидел серый кудрявый дымок паровоза, штопором вонзившийся в мглистое облако. Поезд ушел дальше на восток.
Миней решил отдалиться от железной дороги и зашагал степью с расчетом до темноты достичь нужного места. Дорога шла в гору, Миней нетерпеливо взбежал на нее… Впереди лежала однообразная долина реки Борзи — кочковатая, седая от покрывавшего ее игольчатого инея. Начинались Даурские степи, бесконечная даль без единою деревца или кустика. Степь манила, обманывала, скрадывала расстояния, убегала вдаль.
С Хингана стремительно мчался острый обжигающий морозом ветер. Он сдувал с земли скудный снежный покров, обнажая серую мерзлую землю, изрытую тарбаганьими норами. «На тысячах нор стоит Харанор», — тут же придумал Миней и засмеялся: как звучно получилось! И снова налетевший ветер забрасывал степь сухим, колючим, принесенным издалека снегом.
Подымалась пурга. Совсем близко впереди низкое мутное небо сливалось со степью. Солнце стало маленьким, тусклым, окуталось темным дымным облачком.