Ранний восход
Шрифт:
В антракте к ним подошел сам дядя Володя. Он только что приехал из Ленинграда, немножко устал, но был, как всегда, бодр, подвижен. Увидев Колю, заулыбался и с ласковым уважением протянул руку. Коле очень хотелось сказать ему, как понравились декорации, но тут дядю кто-то отозвал в сторону, и Коля так и не успел выговорить ни слова. Зато он долго и усердно хлопал после спектакля, вызывая дядю на сцену.
А через несколько дней, 5 мая, Коля на отдельной страничке сделал последнюю запись в своем дневнике, к которому больше никогда уже не прикасался:
«5
Скоропостижно умер в 9 часов утра дядя Володя.
В последний раз я видел его 29 апреля на репетиции «Леса» в МХАТе. Веселый, как всегда, он подошел к дяде Леве, обменялись впечатлениями. Заметил меня, поздоровался. Все…
Кончился спектакль, зал опустел. Мы выходили последними. Я вспомнил, что не поблагодарил и не попрощался с дядей Володей. Стыдно мне стало. Вернуться и поблагодарить смелости не хватит… В этот момент совершенно случайно оглянулся на сцену. Дядя Володя стоял один и глядел в мою сторону.
И кто ж мог знать, что случится через неделю… Кто мог знать?!
Вечером 4-го числа он пришел домой совершенно здоровый. За ночь случился припадок, через некоторое время другой. Послали за врачом, да поздно. В 9 часов дяди Володи не стало.
Как мне показалось, больше всех огорчался папка».
И вот Коля проводил дядю Володю туда, на Новодевичье, куда так часто ходил последнее время делать зарисовки и писать этюды. И первый раз, не в силах сдержаться, плакал горько и безудержно на людях. А на другой день опять пришел на кладбище, долго стоял там и нарисовал свежую могилу на обратной стороне обложки книги, которая была у него в кармане. Здесь и застал его дядя Лева. Молча и крепко обнял он за плечи застывшего на холодном ветру Колю. Так они стояли некоторое время у могилы дяди Володи. А потом дядя Лева тихо проговорил:
— В девятнадцатом веке были тоже два художника — Дмитриевы. Одного Кавказским называли, другого — Оренбургским. А теперь, Коля, как умер Володя, не остается ни одного Дмитриева в живописи. Смотри, Коля… Вся надежда на тебя.
Смерть дяди Володи так потрясла Колю, что он несколько дней не ходил в школу, не брался за карандаш…
Но приближались экзамены. Коля пересилил сосущую боль, которая не оставляла его с того момента, как он узнал о смерти дяди Володи. Да, в мире теперь многого будет не хватать ему, и это уже никогда и ничем не заполнить. Однако надо было взять себя в руки.
Коля пошел заниматься.
Пришла страдная пора: экзамены — время, которое приближается со страшной быстротой, вычеркивая день за днем, но само по себе проходит в таком напряжении и столь самопоглощающе, что потом, уже на следующий день, почти не вспоминается.
Были трудные минуты, были часы томительного ожидания — все осталось позади.
Сдав последний экзамен, Коля и Витя в самом расчудесном летнем настроении шли по улице Герцена. В уличной толпе колыхались букеты сирени и пионов.
— Витька, — предложил вдруг Коля,
— И я с тобой, — вызвался Витя.
— Пошли, — сказал Коля.
И, сойдя с тротуара на запретное пространство улицы, они пошли, срезав перекресток, прямо на милиционера. Милиционер, увидев их, махнул рукой, потом дал предупредительный свисток, но мальчики невозмутимо шли на него.
— Вы это что, нарушаете? — крикнул милиционер.
Коля приблизился к нему почти вплотную и с невинным видом спросил:
— Дядя, как тут нам на улицу Герцена пройти?
Румяный, стройненький молодой милиционер собрался было ответить, но, с подозрением поглядев на наших приятелей, нахмурился и беззлобно ответил:
— А уж заодно в отделение дорогу не показать? Чтоб для шуток таких в следующий раз сюда ходить не было охоты!
И, повернувшись к ним спиной, он возвратился на пост. Шутка не получилась. Испытание нервов и воли тоже не состоялось. Приятели распрощались, и Коля пошел домой.
Но тут его ожидало испытание куда более серьезное, чем у охотников на диких вепрей.
Сворачивая в Плотников переулок, он почти столкнулся лицом к лицу с Кирой.
Некоторое время оба молчали, судорожно дыша, словно запыхались. Наконец Коля, снова обретя голос, заговорил:
— Здравствуй, Кира.
— Здравствуй, Коля.
— Давно я тебя не видал…
— И я тебя…
— Ну, как ты… ничего живешь?..
— Спасибо. А ты?
— Да я… так…
Оба говорили какими-то не своими, низкими, внезапно осевшими голосами. И то переходили почти на шепот, то вдруг начинали говорить чересчур громко, будто находились на большом расстоянии друг от друга. Странно: именно сейчас, когда они наконец случайно свиделись и стояли лицом к лицу, Коля, как никогда, ужаснулся той молчаливой дали, которая разделяла их два последних года. А ведь было время, был тот удивительный вечер, когда, застенчиво и строго доверившись ему, счастье дохнуло на него совсем рядом: всего лишь тоненький платок разделял их тогда…
И уже ни одной минуты, ни одного мгновения дольше нельзя было терпеть, чтобы между ними оставалась лежать эта нелепая и чужая даль. Коля решился:
— Кира… я давно тебя хотел встретить. Даже, по правде сказать, мечтал, чтоб вот так случайно…
— И я, Коля, тоже.
— Это очень глупо тогда все получилось… Ты меня прости, если можешь. Ты, наверно, до сих пор сердишься?
— Я уж давно не сержусь, Коля.
— Правда?
— Ну конечно! Тебе же Катя говорила. Только ты сам не захотел. Не поверил, что можно опять дружить.