Ранний восход
Шрифт:
— Ну что ты, Коленька, себя совсем не жалеешь! — увещевала его Нюша Разумеева. — Ну поработал, поучился — отдохни, побегай. На тебя и то девушки обижаются.
Но Коля возвращался домой только вечером. И тут у дома Разумеевых собиралась детвора, молодежь. Миша Хрупов приносил патефон, слушали музыку, танцевали.
Катю ребята задаривали ягодами и грибами. Сама она ни за что не принимала дары от почитателей. Но Нюша была без предрассудков и считала, что корзиночка подосиновиков или лукошко с ежевикой в хозяйстве всегда пригодятся. Девочки постарше заискивали перед Катей, старались разузнать, почему Коля
— Такой у него уж характер вообще. Это раз. И скучает немножко — это два.
— Ой, Катенька, скажи, по ком скучает?
— Так я вам и скажу!
— А карточки с нее не привез он? Ты бы нам разок хоть показала.
— Нет, — отвечала Катя, — карточки нет. А портретик был. Он сам нарисовал. А потом рассердился на нее — и в клочки.
— Вон он какой у вас! А с виду тихий…
— Это только с виду. А он ух какой!..
Десятки новых замыслов толпились в голове у Коли. Везде он примечал частички большой жизни, достойные того, чтобы запечатлеть их. Рисовал усердно деревенских пионеров, несущих ведра с водой из колодца колхозникам, работающим в поле, набрасывал сценки деревенской страды. Сделал большой карандашный портрет дедушки Ефима Даниловича Разумеева.
Он давно уже подружился с дедом, который величал его «батюшка Николай Федорович», что первое время очень смущало мальчика.
А дедушка был на язык озорной, любил иной раз прикинуться глуховатым и подловить собеседника мнимым созвучием, будто не расслышал. Коля, например, говорил про что-нибудь: «Как красиво!» А дед откликался: «Это кто просила?» Коля рассказывал: «Я зимой катаюсь на лыжах». А дед говорил: «Что ты все на рыжих, ты бы на вороных». Коля звал: «Дедушка, пойдем во двор зерно намолоть». А дед Ефим отвечал: «Зачем на болоте? Там можно ноги наколоть». — «Дедушка, вы все напутали!» — смеялся Коля. А дед шутливо ворчал: «Напутали на хуторе, а я слышу. Глупый свистнет, а умный смыслит!»
Дедушка, впрочем, охотно слушал Колины рассказы о Москве, о Красной площади, о салютах, о Сельскохозяйственной выставке, на которой Коля бывал до войны, о Музее Ленина, о Третьяковской галерее.
— Вот кабы такой художник выискался, — мечтательно говорил дедушка Ефим, — чтобы как нарисует с человека патрет, да маленько красивше сделает, да годков эдак двадцать сбросит, вот чтобы с такого патрета сила молодая, красота писаная на человека переходила, — вот это был бы художник! Я бы ему уж сам орден выхлопотал.
А Коля ему как умел объяснял в таких случаях, что искусство и стремится закрепить красоту в жизни, открыть на все прекрасное глаза людям, чтобы они строили красивую жизнь.
— Я вот на ваше дело с этого боку и гляжу, — говорил дед Ефим. — Книга — она мозги человеку прочищает, а картина — очи продирает. Гляди, мол, да примечай.
Как-то дедушка Ефим заметил, что Коля не показывает посторонним своих работ. Он шутя погрозил ему темным, скрюченным пальцем:
— Бог и тот человека произвел, чтобы стало кому на его божьи дела любоваться. Камни да скоты бессловесны были. А человеку слово дадено было, чтобы творения все славил. Ан заместо этого человек с богом спорить пошел: то ему не так, это… Вот господь и обиделся на человека…
— Дедушка, а
— Да видишь, какое дело… Прежде-то верил, вот и не отвыкну никак. Только верить ему толку мало. Самим надо не плошать, вот главное.
Он любил потолковать о политике, интересовался делами международными.
— Ну, чего там в газетах опять про Америку пишут? Ненадежные это люди — ихние господа капиталисты: рубль у них длинный, а память короткая…
И Коля потом восторженно передавал свои беседы с дедушкой Мише Хрупову:
— Вот мудрая голова! Я с ним могу часами говорить.
И долго бился Коля, чтобы на портрете деда Ефима передать эту спокойную, неторопливую мудрость, глядевшую из-под белых бровей, от которых разбегались во все стороны добрые и чуточку лукавые морщинки.
Дедушке портрет понравился:
— Подновил ты меня малость на картинке. А люди с меня спросят: ну-ка, дед, покажись, какой ты есть по правде. Выходит, надо мне теперь под патрет выправку взять трудоднями, чтобы сраму не было…
Неожиданно он подарил Коле пару изящных, им самим сработанных лыковых лапоточков.
— Вот я тебе лапотки сплел на память, батюшка Николай Федорович, художник ты мой драгоценный. Чтоб знал ты, как мы ране ходили, какая у нас обувка была. Ведь ты их сроду не нашивал да и не видывал, поди. Вот бери да помни, в чем в старо время народ по свету стежку-дорожку себе проторял.
Коля повесил лапоточки на стене и сделал очень хорошую акварель с них.
Рисунки и акварели уже не умещались в одной папке. Пришлось завести вторую, да и та скоро была почти полна. Какая-то неуемная жадность к работе овладела Колей в это лето.
Однажды занемог дедушка Ефим, и на ночное дежурство — сторожить огороды — пошла Нюша. К ее удивлению, она встретила там Колю.
— Ты кого тут дожидаешься?
— А я с тобой буду дежурить, — заявил Коля. — Тебе ведь страшно, наверно, одной, женщине.
— Гляди, какой мужчина выискался! Шел бы спать домой, чего тебе маяться?
Но Коля решительно отказался уйти и сторожил огороды всю ночь вместе с Нюшей. Она дала Коле дедушкину колотушку. Он быстро освоил нехитрую и безобидную технику караульной погремушки и бродил по огородам, старательно помахивая, как кистенем, коротенькой, полой внутри лопаткой, о которую гулко колотился привязанный на шпагатике деревянный шарик.
Ночью зашел на огороды проверявший сторожей председатель колхоза Прохор Евсеевич Козлов. Пошел на колотушку и, натолкнувшись в темноте на Колю, очень удивился.
Нюша объяснила ему все, как было.
— Ну, до света постучи, — сказал председатель, — а там можно и Нюше на боковую идти. Смотри ты, какой аккуратный! Ну, садись, посидим, о Москве расскажи мне, как она там… Ты, часом, не зазяб?
Председатель подтянул к себе Колю, сел с ним рядом на бугор, накинул ему на плечо свой брезентовый чапан. Коля рассказывал ему о Москве — все, что он говорил деду Ефиму, описывал станции метро, благо он теперь знал от профессора Гайбурова названия всех пород мрамора, пошедших на строительство московских подземных дворцов. Нюша сонно постукивала колотушкой. В вышине медленно поворачивались выпуклые созвездия. Коля стал называть звезды, показал Млечный Путь, нашел Марс, Венеру.