Рапсодия под солнцем
Шрифт:
Мур
Просыпаюсь я так же неожиданно, как и уснул — резко, будто меня из сна выдернули крючком, подцепив как рыбешку. А все оттого, что я почувствовал, как Мил плотнее прижимается ко мне, обнимая. Поняв, что это всего-навсего Мил, облегчённо выдыхаю и сам плотнее сжимаю руки на его талии, что так и обнимали его, пока мы спали.
— Я вернулся. Успел соскучиться? — спрашивает тихо, проводя носом по моему плечу. Не совсем понимаю, о чем он, точнее… Неужели?..
— Ты не помнишь ничего? — уточняю так же тихо и нежно скольжу пальцем по его губе. Чистой губе. Прямой. Никаких больше шрамов, нигде.
— Смутно. Как сон. Я даже не уверен, что все картинки в моей
— Смотря какие картинки.
Улыбаюсь, потому что рад, несмотря ни на что рад, что все обернулось так, как обернулось. Мил со мной, адекватный, мой Мил, и пусть он теперь пахнет не так обворожительно, это все равно он. Да и с «кошками» дело обернулось без потерь. Если не считать разрушенный дом, привязку Аша пахать ближайшие пять лет на «кошек», запрет мне и Милу теперь работать «по профессии» и то, что мама с Бали навсегда останутся узниками острова… если все это не считать, то, по сути, мы вышли сухими из воды. На столь хороший исход для нас с Милом я и рассчитывать не мог, даже не мечтал. Мы стали первыми и, скорее всего, последними «кошками», что смогли уйти из клана и выжить.
— Ты был рядом. Я даже когда не видел тебя, все равно чувствовал. А еще еда. Везде. Столько запахов и все манят. Как оголодавший забредший на шведский стол. Я помню завтрак, прям как в горах, где мы раньше жили. Яйца с ярко-оранжевым, чуть жидким желтком, хлеб с семечками, сливочное масло и стакан молока… А еще почему-то запах такой… Так пахнет горе, уверен, но даже не берусь объяснять, что именно вплетает в себя этот аромат.
— Это всего лишь «кошки». А горе — наш бывший Глава. Он тоже был тут.
— Интересно, почему его кровь так пахнет?.. Наши все живы?
— Да. А ещё, я нанял «кошек».
Это решение настолько же очевидно, насколько и абсурдно. Единственное, что может заставить «кошек» четко следовать договоренности — правильно оформленный заказ. Никто и никогда из них не решится отступить от него, это как честь или высшее предназначение. «Выполни или умри!» И почему никому, кроме меня, такое ранее никогда в голову не пришло?
— Серьёзно? И они пошли на это? Что ты им предложил?
— Аша. Точнее, его мозги. Он теперь обязан сделать каждой «кошке» Зака. Но он вроде не возражал, хотя не думаю, что у него и Амана был другой выход. Зато мы теперь с тобой совсем свободны. Почти. Старая деятельность для нас закрыта.
Мил поворачивает меня, укладывая на спину, и нависает сверху. Улыбается в ответ, не отрывая взгляда от моих глаз, проводит рукой по бедру, и я сам льну к нему, обнимая.
— Отличная новость, — говорит довольно. — Мы свободны и можем жить так, как нам захочется. А еще теперь я слышу, как кто-то целуется.
Прислушиваюсь, пытаясь понять о ком он, но нет. Аман с Нирраем на кухне, гремят посудой, Аш с Ирсом свалили в Монтре ещё до того, как я сам уснул, а люди, что охраняют Ниррая, себе такого не позволяют. Только если мама и Бали, но… во-первых, это противно, во-вторых, Мил не может их слышать, если они не кричат, так как там в янтаре все.
— Мил, мне кажется, ты что-то путаешь, — говорю неуверенно. Неужто правда родню мою услышал? — Никто сейчас не целуется.
— Не-а. Не слышишь, значит, нужно это срочно исправить.
И, резко припав ко мне, целует, да так, что внутри все в пружину сжимается, и, разжавшись, выстреливает фейерверком из бабочек. Ох, что за мелодрама мне в голову лезет?! А пофиг. Главное, что хорошо сейчас так…
Вжимаю его в себя, отвечая на поцелуй и получая неимоверное наслаждение от того, что могу больше не сдерживаться. Что можно теперь сжимать его как хочется, не контролируя
Мил целует меня все активнее, гладит бока, спину, подбирается к пояснице… как-то очень легко подбирается, без сопротивления, которого просто не может не быть, учитывая, что я лежу на спине. Оторвавшись на миг от его губ, поворачиваю голову, и меня тут же атакует стайка поцелуев у скул и шеи, и… ёшкин-то ты кот! Мы летим!
— Мил, тебе мало кровати, ты решил заняться любовью на потолке? — спрашиваю со смешком, закидывая ноги на его бедра, чтобы ещё плотнее, ещё ближе, хотя куда уж.
— Будем заниматься любовью везде.
Довольный, как кот со сметаной, и сразу ягодицы мои сжимает, отчего по телу волна предвкушения прокатывается.
— Не думал, что я для тебя так скучен, что приходится для разнообразия придумывать столь изощрённые вещи, — говорю, стараясь быть максимально серьезным, но смех сам пробивается, да так активно, что приходится губу прикусить, лишь бы не заржать в голосину. Моей ягодице, что до этого Мил наглаживал, прилетает шлепок, и я все-таки смеюсь. Как самый счастливый человек на свете:
— Да ладно, просто признайся, что всю жизнь мечтал меня отшлепать!
— Мечтал я кое о чем другом… — и, не дождавшись моего ответа или возражения, шустро переворачивает меня, и ещё раз переворачивает, уже вместе с собой, так, чтобы я опять оказался лицом к потолку, а он подо мной, и, крутанувшись, кусает меня за задницу! Ойкаю на такое возмущённо и уже собираюсь взлететь выше, спасаясь от такого непотребного отношения к своей филейной части, но руки Мила скользят по моему животу, обнимая, к себе притягивая, и он целует покусанную ягодицу. Тут же желание убегать куда-то испаряется, а рука Мила уже скользит по моему животу вниз, к заинтересовавшемуся происходящим члену, а с той стороны его язык скользит по моей ягодице, и я шумно выдыхаю, на этот раз от приятных ощущений. Меня даже член его, что упирается в мое ухо, ни капли не смущает, зато явно веселит Мила, который, заметив это досадное недоразумение, теряет смешок.
— Может, дашь мне перевернуться, чтобы я тоже мог участвовать? — предлагаю логичное я, но Мил, не отпуская меня, возражает, опаляя кожу дыханием.
— Я еще не закончил.
И проводит языком по ложбинке меж ягодиц, запуская этим табун мурашек по коже. Щекочет кончиком языка сжатое колечко мышц, не прекращая рукой ласкать мой член, и чуть давит, проникая внутрь.
— Ми-ил! — простанываю я, не собираясь его отвлекать от столь волнующего занятия, но молчать сейчас никаких сил нет. Как-то отстранённо хвалю себя за то, что прежде чем завалиться спать, заставил нас доползти до душа, но тут его язык начинает поступательные движения, а рука, спустившись с моего члена, гладит яички, и все, никаких мыслей больше нет, разбежались. А Мил, будто дождавшись моего одобрения, начинает активнее языком работать, вырывая этим из меня, надеюсь, совсем тихие стоны. Я как-то даже пропускаю тот момент, когда та его рука, что все ещё за живот меня обнимала, уходит вниз, туда, где язык мне дарит удовольствие, и сменяет его одним пальцем, начиная ласкать уже так. Вкупе с нежностью на члене я совсем теряюсь, взлетая не только в прямом, но и в переносном смысле этого слова. Палец, что скользит во мне, задевает простату, массируя, язык танцует у входа, приятно щекоча, другая рука стимулирует член, а я вскрикиваю от удовольствия, потому что это все что-то абсолютно нереальное. Невозможно, чтобы ощущения были настолько сильными, настолько приятными. Невозможно, чтобы мысли так разбегались, чтобы было хорошо настолько…