Рапсодия в тумане
Шрифт:
Что-то мне совсем не нравился, к чему он клонит… но не перебиваю, слушаю, пытаясь отделить правду от лжи.
— Как выяснилось позднее, вакцина имела побочный эффект. Мы не заметили этого сразу именно из-за возраста испытуемых и из-за того, что эффект имел накопительное действие. Первые годы все шло хорошо, но чем старше становился наблюдаемый, тем сильнее он отличался от других детей, подростков. Если физически с ними все было в порядке, на удивление прекрасное здоровье, то эмоционально… Вакцинированные будто с каждым годом испытывали все меньше и меньше эмоций. У одних это было заметно сильнее, у других меньше, но суть одна — к двадцати пяти годам они уже и сами
Я замираю, не в силах ответить. Знакомо — это слабо сказано. Он будто залез в мою голову и вытащил на волю все самые потаенные мысли. Я бы никому в этом не признался вслух, но… Убить себя намеренно я не мог, считая это неправильным, зато случайная смерть… К ней я стремился. И чем дальше, тем сильнее. Отлично понимаю, что если бы не Зак, мне бы это удалось, но какой-то другой своей частью, той, что могла еще наслаждаться эмоциями, я радовался тому, что он у меня есть.
— Тогда и был создан этот центр, — Уолмерт взмахивает рукой, обводя палату. — Место, где люди, на пике своего желания уйти из этой жизни, могли бы дотянуть до своего двадцатипятилетия. Безопасные комнаты, оснащенные датчиками и камерами, чтобы следить и не дать больному себе навредить. Нам нужно было проверить, смогут ли они преодолеть этот порог, действует ли лекарство в физическом плане.
Сказанное вызывает у меня ужас и желание дать этому «врачу» в нос. Силком держать людей в замкнутом пространстве неизвестно сколько времени, не давая хотя бы последние дни провести так, как им хочется… Да чем вы лучше палачей?!
— Вот только ничего нам это не дало. В свой день рождения они просто не просыпались. Уходили тихо и мирно, оставив полностью здоровое тело. Просто раз, — Уолмерт щелкает пальцами, отчего я вздрагиваю. — И у человека во сне останавливается сердце. Без причины. Был человек, и нет его.
В комнате повисает тишина, и я бы хотел не верить в то, что он рассказывает, но это так похоже на правду, что от осознания по коже мороз проходит.
— Проект было решено закрыть, — говорит он уже тише. — А все финансирование вложить в другой. Вы же знаете про вампиризм, да?
Киваю. Я уже ничему не удивляюсь.
— Изначально, когда ваш отец только нашел ученого, что пытался изобрести эликсир вечной жизни, к этому отнеслись со скепсисом, но выделили небольшое финансирование. Когда же с главным проектом случился настолько грандиозный провал, все средства были перенаправлены туда. Четыре года мы бились над решением этой проблемы, но в тот миг, когда лекарство было почти готово, его выкрали, а ученого зверски убили, как и всех, кто работал в лаборатории. Впрочем, об этом вы тоже знаете.
Знаю — это немного слабо сказано. Я как раз один из тех, кто непосредственно участвовал в этой операции…
— Не волнуйтесь, на поиск преступников брошены все силы. Проблема в том, что у нас осталось совсем мало времени. Я уже сам, по остаткам записей, пытаюсь воспроизвести вакцину, только за неделю я не успею. Мы в любом случае постараемся вас вылечить. Если вакцину не удастся найти, то за день до вашего двадцатипятилетия мы используем другой метод. Честно скажу, вампиризм в вашем случае был бы надежнее.
— А пока вы ищете, я должен сидеть тут, чтобы в приступе истерии не сигануть с крыши?
— Мне всегда импонировала ваша способность к логическому мышлению, — улыбается Уолмерт, из-за чего желание разбить его рожу только усиливается. — Вы меня не помните, но я наблюдаю за вами всю жизнь. Не волнуйся,
Он переходит вдруг резко на ты, и голос меняется, от обычного в какой-то… сочувствующий, что ли.
— Ты главное, выживи, ладно?
Я уже совсем ничего не понимаю, просто пялюсь на него, пытаясь вспомнить, где мы могли видеться, но нет. Это лицо точно мне не знакомо, а у меня прекрасная память на лица.
Не дождавшись моего ответа, Уолмерт поднимается, и на секунду мне кажется, что передо мной не молодой мужчина, а дряхлый старик, но это видение тут же рассеивается, а он уходит, оставляя меня в тишине и одиночестве.
***
Аш
Я сижу на столе и смотрю в распахнутое окно, на моем плече белочка, вернувшаяся из сада, грызет орешек, но я почти не обращаю на нее внимания, думая об Ирсане. Когда я проснулся, его уже не было, он просто ушел, даже не поговорив, оставив лишь записку, мне не надо на нее смотреть снова, чтобы воспроизвести в голове строки, я и так все запомнил:
«Я тут понял, что если не уйду прямо сейчас, то забью на все и останусь с вами. Но для меня это очень важно. Извините, что вот так, не попрощавшись. Я должен в этом разобраться. У меня такое чувство, что время превратилось в песок, что вымывается из моих ладоней».
И я не понимаю, как относиться ко всему этому и нужен ли нам вообще этот разговор. Я запутался. Чувствую себя клубком ниток, с которым поиграли кошки.
После Мура такого не было, хотя там явно тоже возбужденная кровь виновата была, я тогда даже с Аманом спорить начал и ругаться, так сильно мне надо было. Но после все стало как и прежде: я чувствовал себя сытым и удовлетворенным, мне просто было хорошо. А с Ирсом не так, с ним — странно. Я не жалею, но… Причем, странное дело, но в этот раз меня вообще не тянуло к укушенному, да, захотелось, но я думал только о том, что нужно забрать Ирса, пока он не выпил мальчика, а потом губы его и… Все остальное. И оттого, что я понял, в чем причина, и что хотел нас тормознуть, ничего не поменялось. Я не настолько железный, чтобы сдерживать не только себя, но и его тоже. Я не жалею, но не пойму, хочу ли еще. И Руслен… Я сказал ему, что приду еще, а теперь не понимаю, хочу ли. Все это слишком сложно, а чувствую я себя кошмарно в моральном плане. Я словно пустился во все тяжкие.
Слышу, как Аман подбегает к дому и, зайдя внутрь, проходит прямиком на кухню. Обернувшись, вижу его странный прикид. Он так в домашнем и ходил? Что же такого приключилось с Нирраем, если Аман сорвался, даже не одевшись нормально? И запах… От брата разит чем-то противным, чуть не ацетоном. Он пил?
Аман, проходя мимо, чешет белочку за ухом и устраивается на подоконнике, сразу же закуривая. Рядом с ним опускается бутылка янтарного напитка, что брат принес с собой. Замечательно… Мой брат решил начать пить.
— Я рассказал Нирраю про Мура, и он врезался в другую машину. С ним все в порядке, — сразу же сообщает мне Аман, зная, что я снова могу начать переживать. — И мы… Я не знаю, подходит ли сюда слово «разошлись», но смысл явно такой.
Авария, расставание… Нирраю, наверное, сейчас очень плохо, надо ему позвонить. Не знаю, захочет ли он разговаривать со мной, но я-то ему ничего не делал.
Аману тоже плохо, это заметно по опущенным плечам, по выражению усталого лица, и тут дело не в бутылке, стоящей рядом с ним. Только я не знаю, как помочь. И не знаю, смог бы я простить такое. Как так вышло, что я вдруг понял, что не знаю абсолютно ничего и совсем не понимаю, как помочь близкому мне человеку и самому себе.