Расчет только наличными, или страсть по наследству
Шрифт:
— Я ужастики не смотрю. Очень впечатляюсь. Мне потом снится вся эта канитель. И что ты решила? Рванешь в Малаховку? — спросила Александрова.
— Да, поеду. Сяду в машину и поеду, только мне одной не очень комфортно. Поедешь со мной?
— Конечно, только не сегодня, давай завтра, а, Маш? У меня заказ крупный грядет, я сейчас поеду на работу, потерпи до завтра, согласна? А сегодня, после обеда, Ольку навестим. — Тоня просительно заглянула Машке в глаза.
— Согласна. — Марья энергично вышагивала по дороге и на лице ее отражалась трудно определяемая гамма чувств.
— А еще
— Не знаю, но я ему расскажу об этом эксперименте. — Марья решительно тряхнула головой и резко свернула к своему дому. — До вечера, — попрощалась она с Тоней.
Марья вошла в свою квартиру и устало опустилась в кресло. Тревога не отпускала ее. Она позвонила Печкину и четким слогом описала свой визит к экстрасенсу. Он удивился, стал задавать разнообразные вопросы и даже не пытался скрыть своего скепсиса. Машка пыталась имитировать хладнокровие. Затем сослалась на свидетелей сеанса. Печкин продолжал недоумевать.
— И что это нам дает, даже если поверить в гипноз и прочую мистику, что это дает?
— Не знаю, — призналась Машка, — может, это намек на Союз Девяти, а может, намек на Гришкину дачу или его синюю папку.
— Маш, давай бросай свою самодеятельность, а? Мы же договаривались, что ты из дома никуда. А ты все время где-то бродишь. А я обещаю что-нибудь выяснить про этот миф о Союзе Девяти, хотя и не представляю себе, каким образом. Сиди дома, я тебя прошу. — От волнения Печкин окончательно осип.
— Попробую. А как Оля? Мы сегодня навестим ее?
— Я заеду за тобой и Тоней часика в четыре, все, пока, — Печкин отключился. А Машка задумалась еще больше.
«Подумаешь, Малаховка, туда — час, обратно — час. И на осмотр — час. Сейчас одиннадцать, времени вагон. Я все успею».
Сергеева не только умела принимать решения. Она еще и реализовывала их со скоростью, достойной подражания.
Печкин трудился у компьютера. Поисковые системы вываливали ему абсолютно всю информацию, связанную со словосочетанием «союз девяти». И чем дальше в лес, тем запутанней казалась вся схема. В основном он вникал в литературные труды писателей, но самое большое удовольствие он получал от Стругацких.
«Ах, почему не живем мы с вами в благословенном девятнадцатом веке! Представился бы я вам генералом какого-нибудь таинственного ордена или жрецом Союза Девяти… Слыхали про Союз Девяти? Он учрежден был в незапамятные времена легендарным индийским царем Ашокою и существует до сих пор. Чудесно, тайно, авторитетно… Девять почти бессмертных старцев пристально следят за развитием науки на Земле, следят, чтобы слепая жажда познания не привела людей к преждевременной кончине человечества. Вы же знаете, какие бывают ученые: все ему трын-трава, лишь бы узнать, возможна какая-нибудь там цепная реакция или нет. Потом он узнает, конечно, что реакция возможна, но уже поздно! Вот Союз Девяти и следит за порядком в этой области. Если кто-то вырвется слишком далеко вперед, опасно вырвется, не вовремя, вот тут-то и принимаются надлежащие меры! А иначе нельзя, Дмитрий Алексеевич. Никак нельзя! Знаете, что было бы, если бы Эйнштейну удалось построить единую теорию поля? Ведь там, в этой теории, есть
Монитор мигнул, вспыхнул и погас. Печкин удивился. Техника у него была дорогая и, стало быть, достаточно надежная.
Что за ерунда?
Он выключил и включил компьютер.
Затем Печкин распечатал на принтере следующую заметку:
«В VII веке порох был известен египтянам, ранее — в 80-е годы н. э. — рецепт его из Индии попал в Китай. Почему такое важное средство ведения войны не получало распространения?
Автор книги, в которой приводятся эти факты, ссылается на деятельность Союза Девяти Неизвестных — организации, целью которой было не допустить, чтобы сведения о каких-то, как сказали бы сейчас, средствах массового уничтожения получили широкое распространение. Это очень интересная гипотеза, но она, как кажется, весьма уязвима для критики.
В одном городе живут и работают несколько талантливых ученых. Их открытия могут многое дать человечеству. Но вдруг… Какие-то непонятные силы стали вмешиваться в их работу, тормозить ее. Эти силы материализуются в виде рыжих человечков в черных плащах, которые представляются то членами мистического Союза Девяти, то обитателями внеземных цивилизаций.
И утверждают, что открытия этих ученых могут привести человечество к самоистреблению. И эти «враги прогресса» всеми способами заставляют бедняг не только бросить почти законченную работу, но и сжечь все материалы».
В дверь настойчиво звонили. Печкин не спеша вышел в прихожую, посмотрел в глазок и замер. На ярко освещенной лестничной клетке никого не было. Он пожал плечами.
«Дети балуются. Ясный перец».
Требовательный перезвон повторился. Но на лестничной клетке опять никого не было.
«Вот виртуозы. И как они это проделывают?»
Печкин вернулся к компьютеру и решил не реагировать на милый детский розыгрыш.
Он продолжал искать в сети любую информацию, хоть как-то связанную с Союзом. В истории об атлантах он прочитал:
«…Люди, жившие в междуречье Дона и Волги, вернее, там, где эти реки потом потекли, не представляли себе изменений — жизнь в приледниковой зоне не менялась от поколения к поколению.
В незапамятные времена их предки приспособились к оседлой жизни в краю высоких трав, выработали правила и законы: они забивали ослабевшего мамонта или быка, выделывали шкуры, собирали ягоды, зерно, рожали и умирали.
Вечный цикл: летом откочевать поближе к леднику, зимой вернуться к лесу.
Но с каждым годом первоначально вертикальная стена ледника оседала, становилась рыхлее и уже более походила на обычные сугробы.
Наконец наступила осень, продолжавшаяся очень долго, и зимы за ней не было: дождь, дождь со снегом, снова дождь и очень ранняя весна. Ржавое солнце палило вовсю сквозь нескончаемые слепые дожди…
Трава не выросла как прежде, внезапно привычная сухая степь, скованная вечной мерзлотой, исчезла, и на ее месте появилась болотистая тундра.
Быки ушли зимой, мамонты еще долго трубили и сбивались в большое стадо, но потом ушли и они. В племя пришел ужас голода и многие бесцельно бродили по стойбищам, ели сырую глину и умирали в корчах.