Расцвет и упадок государства, ван Кревельд Мартин

Расцвет и упадок государства

на обложку

ван Кревельд Мартин

Шрифт:

Какими бы в точности ни были отношения императоров с богами, все императоры были абсолютными правителями, соединявшими в своей персоне исполнительную, законодательную и судебную власть. Не могло возникнуть даже вопроса о конституционных ограничениях в виде разделения властей; как гласят латинские пословицы, salus principis lex est («закон — это то, что хорошо для императора») и princes legibus solutus est («император стоит над законом»). Подобным же образом эллинистические правители были nomos empsychos («одушевленным законом») и правили как физическими телами людей, так и их религиозными верованиями. Для того чтобы показать, что в действительности означает абсолютная власть, Антиох III однажды отдал собственную жену замуж за своего сына, Антиоха IV. Армии, которая была созвана, чтобы засвидетельствовать такое событие, он объяснил свои действия следующим образом: «У них, так как они молоды, могут быть скоро дети. Этим я не ввожу у вас никаких персидских обычаев или обычаев других народов, а устанавливаю следующий общий для всех закон: „Всегда справедливо то, что постановлено царем“» [78] .

Аппиан. Римская история. М.: Наука. 1998. С.238.

В плане идеологии большинство империй разработало доктрины, целью которых было укрепить подданных в их подчинении властям предержащим. Так, в Китае эту роль играло конфуцианство в двух своих формах: «отеческой» и «правовой» [79] . Первая представляла империю огромной

семьей, где младшие и подчиненные обязаны были быть почтительными к старшим и лучшим, а вторая подчеркивала роль дисциплины и предписывала суровые наказания тем, кто нарушал равновесие предписанной Небом социальной структуры. В Арабской, Оттоманской и Персидской империях, начиная с VII в., похожую роль играл ислам (само это слово означает «подчинение»), который в ряде своих разновидностей делал акцент на фатализме, покорности и послушании. Наконец, древние философские системы, такие как кинизм, эпикурейство и стоицизм, выросли на руинах независимого города-государства и лучше всего могут быть поняты как реакция на эллинистический или римский деспотизм. Так, киники учили, что человеку, чтобы компенсировать потерю свободы, следует отказаться от всего, чем он обладает, и уйти из мира. Эпикурейцы предлагали человеку подобным же образом уйти в частную жизнь и сосредоточиться на получении удовольствий. Стоицизм, напротив, делал акцент на терпении, служении ближнему, а если жизнь становилась слишком невыносимой, предлагал самоубийство как способ уйти в тот мир, куда не могла дотянуться даже длинная рука императора [80] . Со временем на место всех этих идеологий пришло раннее христианство, которое, по словам его основателя, оставило кесарю кесарево, позволив верующему озаботиться спасением собственной души [81] .

См.: W. T. de Bary, «Chinese Despotism and the Confucian Ideal: A Seventeenth-Century View,» in J. K. Fairbank, ed., Chinese Thought and Institutions (Chicago: University of Chicago Press, 1984), p. 163–200.

Об эллинистической и римской политической мысли см.: М. Hammond, City-State and World State in Greek and Roman Political Theory Until Agustus (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1951); M. L. Clarke, The Roman Mind: Studies in History of Thought from Cicero to Marcus Aurelius (London: Cohen and West, 1956).

Хорошее исследование политических настроений в период раннего христианства: A. Cunningham, The Early Church and the State (Philadelphia: Fortress Press, 1982).

До тех пор пока императоры вели себя достойно, их правление могло быть благотворным. Однако всегда существовала опасность, что по необходимости, из-за жадности или просто безумия они перестанут себя вести таким образом, и в этом случае результаты будут плачевными, в особенности для их ближайшего окружения. Уже в Древнем Египте мы находим рассказ об одном чиновнике, который случайно дотронулся до фараона и испытал огромное облегчение от того, что не был за это наказан [82] . Точно так же библейской Эсфири очень повезло, что после того, как она пришла к Ксерксу, не спросив дозволения, ей сохранили жизнь. В Китае должностные лица часто носили тяжелые покровы, чтобы легче переносить порку, которой они могли подвергнуться и которая могла полностью вывести человека из строя на несколько недель. От Ближнего Востока до доколумбовой Латинской Америки мы находим свидетельства впечатляющих наказаний, которым императоры часто подвергали своих подчиненных, вызвавших их неудовольствие. В Риме, по свидетельствам историка Светония, боязнь императора часто доводила людей до самоубийства как средства самозащиты, при этом они оставляли все свое имущество императору [83] . Короче говоря, император мог сделать абсолютно все в отношении любого своего подданного, и наоборот, если он решал не обрушивать на них никаких жестокостей, это считалось исключительно милостью с его стороны (indulgentia) [84] .

K. Sethe, Urkunden des "agyptischen Altertuums (Leipzig: Heinrichs, 1921), vol. IV, p. 608–610.

Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. М.: Наука, 1993. Тиберий, 49, 1; Калигула, 38. См. также: P. Plass, The Game of Death in Ancient Rome: Arena Sport and Political Suicide (Madison: University of Wisconsin Press, 1995), p. 89 ff.

Письма Плиния Младшего. М.: Наука, 1984; Н. Clotton, «The Concept of Indulgentia Under Trajan,» Chiron, 14, 1984, p. 245–266.

В то время как императоры представали перед своим подданными как вызывающие трепет, действительно почти божественные существа, другим следствием их положения была претензия на управление всем миром. Современное государство воспринимает себя одним из суверенных образований наряду с другими, но империи по определению не могли признать наличие равных себе. Обращая взор за пределы своих границ, они видели не другие политические сообщества, имеющие право на независимое существование, но лишь варваров, которые в худшем случае доставляли неприятности, а в лучшем — не стоили того, чтобы их завоевывать. Уже в Месопотамии ранние аккадские императоры утверждали, что правят «четырьмя частями небес». Эту традицию переняли их ассирийские и вавилонские преемники, вплоть до персидского «царя царей». Император Китая носил титул правителя «всего, что есть под небом», в то время как Рим отождествлял себя с ойкуменой (oikoumene — греческое слово, означающее «обитаемый мир»), которая, как считалось, простиралась от Британских островов до реки Тигр [85] . Это понятие было позднее подхвачено Карлом Великим, который, как и его преемники, носил с собой державу (сферу), символизирующую его статус. Все они, как и императоры доколумбовой Мексики и Перу [86] , утверждали, что являются законными правителями всей Вселенной [87] .

См., напр.: Dessau, Inscriptiones, vol. I, p. 168, № 754.

R. F. Townsend, State and Cosmos in the Art of Tenochtitlan (Dumbarton Oaks Studies in Pre-Columbian Art and Archaeology, № 20; Washington, DC: Dumbarton Oaks, 1979).

R. Foltz, Le souvenir et la legende de Charlemagne dans I'empire germanique medieval (Paris: Societe d'edition les belles letters, 1950), p. 81 ff.

Поскольку такие утверждения не соответствовали реальности, они порой могли приводить к комическим результатам. Так, Сулейман Великолепный однажды снисходительно написал Франциску I Французскому: «Ваши просьбы о помощи [против Карла V] были услышаны у подножья Нашего трона». Отказавшись признать королеву Елизавету Английскую в качестве равной, русский царь Иван IV Грозный называл ее «пошлой (т. е. обыкновенной. — Авт.) девицей». Еще в первые десятилетия XVIII в. дипломаты из европейских государств, добиваясь аудиенции в правительстве Порты, должны были создавать видимость, что они обращаются к вышестоящему, надевая поверх своей одежды турецкую. На Дальнем Востоке, когда японская делегация посещала китайскую столицу того времени, японцам надо было демонстрировать свою независимость, используя речь, неподобающую для подданных, каковое оскорбление китайцы великодушно «прощали» (в том случае, конечно, если они хотели сохранить добрые отношения), приписывая такое поведение предполагаемому незнанию гостями правильных форм речи.

Кроме религии,

двумя столпами, поддерживающими имперское правление, были, с одной стороны, армия, а с другой — бюрократия. По-видимому, немногие империи зашли так далеко, как Рим, где титул «Император», т. е. победоносный командующий, неизменно возглавлял список имперских должностей, но связь между политическим господством и военной мощью всегда была очевидной. По сравнению с описанными ранее типами политической организации вооруженные силы империй были огромными. Эти силы состояли не просто из групп воинов, личных вассалов или народного ополчения. Нет, это были регулярные войска, для которых военная служба была выбрана в качестве жизненной карьеры, которыми командовали профессиональные офицеры, и которые получали плату централизованно из имперской казны. Их численность могла достигать сотни тысяч солдат — но здесь важно отметить, что очень низкое социальное и экономическое развитие большинства империй (лишь немногие из них просуществовали до периода промышленной революции, а те, которые дожили до этого времени, как Оттоманская и Китайская империи, при столкновении с более развитыми цивилизациями угасли в течение нескольких десятилетий) не давало держать на военной службе более 1–2% населения. Так, в Риме, далеко не самой слаборазвитой империи, во времена расцвета насчитывалось всего 300 000 солдат, и когда в эпоху поздней империи эта цифра удвоилась, экономика не выдержала такой нагрузки. В других империях цифры были, вероятно, еще ниже.

Более того, издержки на постоянную армию были такими, что большинство империй содержало только сравнительно небольшое число регулярных войск; даже в Риме, который зашел дальше других в этом отношении, первое, что сделал, например, Веспасиан, отправляясь покорять Иудею в 66 г. н. э., так это набрал наемников [88] . В других случаях персидские «бессмертные», китайская императорская гвардия, янычары в Оттоманской империи обычно не насчитывали едва и двух десятков тысяч воинов. Эти военные единицы выполняли тройную функцию: постоянной армии, столичного гарнизона и полицейских сил, ответственных за подавление внутренних восстаний. Между тем большая часть армии не состояла из регулярных формирований, а действовала на основе своего рода феодального договора. Люди предоставляли свои услуги на временной основе за выделение участков земли или освобождение от налогов, как это было в случае османских сипахи. Или же войска состояли из людей, призванных на короткий срок, которые могли быть использованы только для защиты своих родных провинций, как было в некоторые периоды китайской истории, а также у инков. Что касается военного флота, то он был еще более дорогим предприятием. Лишь немногие империи в истории могли построить флот военных кораблей и содержать его на протяжении долгого времени. Обычным решением было полагаться на прибрежные города, которые во время войны предоставляли должным образом переоборудованные корабли и корабельные команды.

Иосиф Флавий. Иудейская война. М. — Иерусалим: Еврейский университет в Москве, 1993. III, I, 3.

Гражданская бюрократия, резко отделявшая себя от армии, состояла из образованных людей (literati). Первоначально это были, по всей вероятности, жрецы, владевшие священным искусством письма. Так было в Египте, где письмо, которое они использовали, до сих пор известно как иератическое (жреческое), в Месопотамии (Аккадской и Вавилонской империях), а также среди ацтеков и инков. Позднее бюрократия стала формироваться из высших классов общества. Встав на первую ступень служебной лестницы, дальнейшее продвижение происходило обычно в рамках достаточно регулярной системы, дополняемой, разумеется, семейными связями, а также имперскими ira et studio [89] . Только в Китае со времен династии Тянь существовала система экзаменов, жестко соблюдаемая в качестве механизма отбора [90] . Теоретически, любой (кроме определенных классов осужденных преступников) мог выдвинуть свою кандидатуру. На практике время и расходы, необходимые для подготовки к экзаменам, были такими, что только сыновья чиновников или богатых купцов могли это себе позволить. Тем не менее эта система препятствовала созданию наследственной аристократии, для чего в действительности она и была разработана.

Гнев и предубеждение (лат.). — от пословицы sine ira et studio (без гнева и предубеждения). — Прим. пер.

См. подробности в: I. Miyazaki, China's Examination Hell (New York: Weatherhill, 1976).

Поскольку столкновение между бюрократами и военным командованием могло оказаться фатальным для режима, первой заботой каждого императора было тщательно отделить их друг от друга. После того, как эта цель была достигнута, количество администраторов, назначенных императором, было зачастую на удивление небольшим. И в Риме и в китайской империи Минь бюрократические посты, непосредственно подконтрольные императору, насчитывали менее чем 10 000 человек — причем в последнем случае это количество чиновников управляло населением, насчитывающим около 150 млн человек [91] . Конечно, каждый римский чиновник и каждый мандарин имели в качестве помощников честолюбивых членов своей семьи, приближенных и рабов (или нередко вольноотпущенников), которые питались с их стола, находились у них под рукой и могли использоваться для исполнения рутинных обязанностей, выполнения поручений и т. п. Но при этом их общая численность оставалось ограниченной и не идет ни в какое сравнение с современными административными системами.

См. подробнее в: R. Huang, Taxation and Government Finance in Sixteenth-Century Ming China (London: Cambrige University Press, 1974), ch. 2.

Так же как сам император совмещал в своем лице различные функции, служащие императора были и администраторами, и судьями одновременно. Хотя римские сенаторы в эпоху ранней империи все еще имели право быть судимыми только судом равных, идея, что эти две функции должны быть разделены, является в основном современным европейским достижением, датируемым не ранее XVII или даже XVIII в.

Помимо этих обязанностей, самой важной задачей, возлагавшейся на любого чиновника, был сбор налогов от лица императора. Везде двумя самыми важными налогами были налог на землю, представлявший собой долю урожая, и подушный налог. В некоторых более примитивных империях, например, у ацтеков [92] , инков [93] , а также в ранних китайских империях [94] , налоги выплачивались натурой. В других местах натуральные повинности обычно обращались в деньги, естественно, по ставкам, установленным властями. К этим источникам дохода прибавлялись имперские монополии. От доколумбовой Америки до Рима и Китая монополии касались, как правило, самых ценных товаров, включая соль (определенное количество которой должно было быть закупленным каждой семьей ежегодно), изделия из металла, драгоценные камни, определенные виды кожи, меха и перьев, а в Риме — знаменитый бальзам, который производился на берегах Мертвого моря. В большинстве регионов шахты, леса, реки и озера считались собственностью империи; в некоторых империях то же касалось определенных пород животных, считавшихся особо ценными либо из-за цены на вырабатываемые из них продукты, либо просто из-за того, что они были крупными и, следовательно, охота на них была особо престижным занятием. Все эти разнообразные виды ресурсов или эксплуатировались людьми, непосредственно назначенными императором — чиновниками, слугами и рабами, или, что более вероятно, сдавались в аренду тому, кто предлагал самую высокую цену, и разрабатывались на основе долевого участия в прибыли.

См.: R. Hassig, Trade, Tribute and Transportation: The Sixteenth-Century Political Economy of the Valley of Mexico (Norman: University of Oklahoma Press, 1985), p. 225–228.

J. V. Murray, The Economic Organization of the Inca State (Greenwich, CT: JAI Press, 1980).

T'ung-tsu Ch'u, Han Social Structure (Seattle: University of Washington Press, 1972), p. 92.