Раскол во времени
Шрифт:
Каково было бы быть цветным человеком в викторианской Шотландии? Хуже, чем в современном Ванкувере, я полагаю, и даже в нем это не всегда легко, как я знаю от друзей. Как к нему относится внешний мир? Как Катриона относилась к нему? Мне нужно иметь это в виду. Если он кажется холодным или отстраненным, на это может быть причина. Однако сейчас он расслаблен, увлечен темой, которая явно его интересует.
Я продолжаю:
— Если эта наука такая древняя, почему мы еще не знаем всего этого? У нас было пятьсот лет, чтобы разобраться.
Снова эта
— Возможно, мы знаем, просто не в этом уголке земного шара. Или, может быть, потребность в этом возникла относительно недавно, по мере развития нашей судебной системы.
— Или потому что адвокаты становятся лучше, и полиции нужно усерднее работать, чтобы доказать свою правоту.
Его смех внезапный и резкий:
— Достаточно верно.
Я листаю блокнот.
— Значит, это для полицейской работы. Обследование следов орудия.
— Среди прочего. А теперь, пожалуйста, обрати внимание на повреждения под его ногтями.
Я наклоняюсь вперед, чтобы разглядеть темные синяки там, где ногти отделились от ложа. Я вздрагиваю:
— Его пытали.
— Пытали?
Услышав его тон, я отстраняюсь.
— Я имею в виду, возможно, кто-то сделал это с ним в качестве метода извлечения информации, подложив что-то ему под ногти. Было бы очень болезненно. Кажется, я слышала что-то подобное. Где-то.
— Я осведомлен о твоем происхождении, Катриона. Моя сестра рассказала мне всю историю. Я понимаю, что ты могла сталкиваться с подобным в своих криминальных кругах, так что не нужно лукавить.
Криминальные круги? Что ж, у тебя действительно интересное прошлое, Катриона.
Я киваю, опустив взгляд.
— Да сэр. Ну, тогда могу ли я предположить, что этого беднягу пытали?
— Можешь, тем более потому, что пытка объяснила бы это, — он открывает рот жертвы, чтобы показать отсутствующий зуб, десна все еще разодранная. — Врач, производивший вскрытие, предположил, что он был выбит в результате удара, но я не вижу никаких признаков травмы головы. Извлечение кажется наиболее вероятным. Я слышал о том, что его использовали при пытках во время войны, но не установил связи. Спасибо, Катриона. Теперь, если зуб был удален, то должен был быть использован какой-то инструмент. Давай внимательнее посмотрим на десны на наличие признаков этого.
И он продолжает, довольно живо осматривая жертву и размышляя о том, как мог быть удален зуб. Я делаю заметки, издаю должные звуки и посылаю еще больше извинений бедной Катрионе, которая вот-вот вернется и обнаружит, что от нее ожидают не только умения читать и писать, но и слушать не моргнув глазом о том, как ее работодатель размышляет о методах пыток.
— Вам нужно передать все это детективу Маккриди, — говорю я, когда он заканчивает осматривать рот и руки. — Это жизненно важная информация для раскрытия преступления.
— Это? Я не уверен, Катриона. Мы не знаем, чем пытали беднягу, так что это не поможет детективу Маккриди.
— Это поможет, потому что доказывает, что это не случайная жертва, — говорю
Грей хмурится:
— Почему это?
Сначала я колеблюсь, а затем решаюсь. Что ж, вложил пенни, вложи и фунт:
— Есть две причины пытать человека. Одна из них — садизм: мучителю нравится причинять боль. Вторая, ну, практическая цель. Извлечение информации. Этот конкретный вид пытки предполагает последнее. Убийца повредил только три ногтя и вырвал один зуб. Я, вероятно, не должна говорить «только» — это все еще ужасные вещи, но дело в том, что он не сделал большего, что исключает садизм как мотив.
А теперь Грей открыто пялится на меня.
— Это имеет смысл, не так ли?
— Да… имеет. Что это был за термин, который ты использовала? Сад…изм? Связано с маркизом де Садом, я полагаю?
Я пожимаю плечами:
— Никогда не слышала о нем. Дело просто в том, что это пытка с целью извлечения информации, а не ради получения удовольствия для мучителя или… — я кашляю. — В общем дело в том, что это не случайное убийство.
— В таком случае постановка может оказаться более значимой, чем я предполагал. Я думал, что это просто для шока, привлечь внимание.
— Может быть, — говорю я. — Наверняка. Что нужно знать детективу Маккриди, так это то, что у жертвы было то, что хотел его убийца. Это важно.
— Да, важно. Отличная работа, Катриона. А теперь…
Часы бьют час, и он ругается себе под нос.
— Если вам нужно еще немного моего времени, сэр, я могу его уделить.
— К сожалению нет. Есть место, где мне нужно быть. Полиция будет делать заявление газетчикам по этому делу.
— Пресс-конференция?
Он не сбивается на очередной современной фразе, только пренебрежительно машет рукой:
— Какая-то новомодная идея от комиссара. Лично я боюсь, что это приносит больше вреда, чем пользы, но, к сожалению, полиция не подчиняется клятве Гиппократа.
Я фыркаю от смеха, он поворачивается, нахмурив брови, только для того, чтобы вспомнить, что он делает, и продолжает убирать свои инструменты.
— Если подумать, — говорит он, — тебе следует пойти со мной, Катриона, если ты идешь в ту сторону. Расскажешь детективу Маккриди свою теорию.
— Я думаю, что она будет иметь больший вес, если будет исходить от вас.
Он хмурится:
— Но это твоя теория.
Поработав в нескольких окружениях, где люди быстро приписывали себе заслуги в моих теориях или переформулировали их сразу после того, как я их озвучивала, и получали признание, я нахожу искреннее замешательство Грея освежающим, особенно учитывая период времени.
Если он не понимает, почему слова врача имеют больший вес, чем слова горничной, я не буду говорить ему. Хотя я подозреваю, что это не столько признак просвещенного мышления, сколько забывчивость привилегий, я все же поставлю ему за это балл. И, как бы я ни жаждала вернуться в свой мир, мне любопытна пресс-конференция о викторианском преступнике.