Расколотое небо
Шрифт:
— Ну-с, как дела, молодой человек? Как твоя нога? — Сам снимал повязку, отбрасывал ее в подставленный сестрой тазик, принимался ощупывать припухлость и сам же отмечал: — Хорошо, хорошо идут дела! Красноты поубавилось. Витаминчиков ему не жалейте!
Геннадий заглядывал через плечо профессора, стараясь увидеть то место, где «красноты поубавилось», но не находил — припухлость и краснота по-прежнему виднелись от щиколотки до пальцев.
Как-то сестра меняла Геннадию в перевязочной повязку. Вошел Сергей Сергеевич.
— Что вы ему, сестричка, прикладываете? — поинтересовался он и, прочитав
Главврач вскинул брови:
— Последний наш резерв. Самому Всеволоду Семеновичу оставили.
Сергей Сергеевич резко повернулся к главврачу и крикнул:
— Сам найдет, если надо будет! Привыкли мы с вами, черт бы нас всех побрал, самое лучшее — начальникам! А надо ему вот, летчику, — в первую очередь! Он летать еще будет и нас с вами охранять! Послушал бы ваш Всеволод Семенович, узнал бы, в каких передрягах уже побывал этот молодой человек, он бы сам ему отдал тюбик. Советую и вам, милейший, выбрать время и поговорить с ним. Знаете, на каких машинах он летает? Мне показывали одну такую штуковину. Посмотрел в кабину — в глазах рябит, свободного места нет. Кругом приборы, рычаги, стрелки. Я и подумал тогда: какими способностями надо обладать, чтоб все это знать, и какой выдержкой, чтобы летать вдвое быстрее звука! А вы, милейший, тюбика для него пожалели!
Профессор принялся шагать по перевязочной, бросая взгляды на главврача. Тот бесшумно вышел и вскоре вернулся с тюбиком в руках. Сестра выдавила желтоватую мазь на марлевую повязку и, приложив ее к ранке, принялась бинтовать ногу. Она не заметила, как к ней подошел профессор.
— Снимите повязку! — потребовал профессор и нагнулся над забинтованной ногой Васеева. Увидев полоску мази на марле, он взорвался: — Вы видите, как выполняют мои и ваши указания? Я же потребовал втирать мазь, а не просто прикладывать! Втирать! А она, — он указал на медсестру, — боится поцарапать ранку своими огромными когтями и делает по-своему! Наказать и объявить всему персоналу! А летчика готовьте к барокамере. Начнем применять гипербарическую оксигенацию.
Профессор с силой толкнул дверь и, тяжело дыша, вышел в коридор. За ним поспешил и главврач.
Ранка после применения нового лекарства начала затягиваться, припухлость и краснота уменьшились, и Геннадий воспрянул духом. Вечерами, когда на город опускалась темнота, он делал небольшие пробежки в дальнем углу сквера: зарядку начинал с приседаний, число которых ежедневно увеличивал. Боли становились приглушеннее, и он часто не замечал их. Утром спешил к киоску, набирал множество газет и журналов, усаживался на скамейку и, стараясь не пропустить ни одного интересного события, читал до тех пор, пока не наступало время перевязки.
Во время одной из перевязок Геннадий неожиданно увидел, что краснота вокруг свища стала гуще и угрожающе расползлась по всей ступне. Он спрашивающе посмотрел на медсестру:
— Что это? Припухлость появилась.
Медсестра растерянно развела руками:
— Не знаю…
Геннадий слышал от полкового врача Графова, что гангрена ног начинается с красноты и припухлости. При виде распухшей ступни ужас холодком пополз по телу, и он, не в силах сопротивляться ему, сжался.
— Начинайте вводить антибиотики. Назначение я запишу в историю болезни.
В глазах главврача Геннадий заметил беспокойство и, стряхнув с себя оцепенение, глухо спросил:
— Что это, доктор?
Занятый историей болезни, тот не ответил.
— Что случилось? — переспросил Геннадий.
— Ничего особенного, — успокоил его врач, не поднимая глаз. — Небольшое обострение.
— Я вас спрашиваю, доктор, что произошло? Я же вижу…
Главврач поднялся из-за стола, закрыл историю болезни и подошел к Васееву.
— Инфекция, Геннадий Александрович, — глухим, упавшим голосом произнес он и виновато развел руками.
— Откуда же она взялась? — хрипло спросил Геннадий. — У вас в клинике стерильная чистота.
— Может, шприцы плохо прокипятили, а может, при втирании мазей. Вы не волнуйтесь, — попытался успокоить Геннадия главврач, видя, как потемнело его лицо, — это мы устраним быстро. — Кивнул и вышел из перевязочной.
Геннадий присел на стул и сдержанно попросил сестру:
— Наложите, пожалуйста, повязку, и я пойду.
Сестра втерла мазь в ранку, забинтовала стопу и, увидев, что Васеев собрался уходить, настороженно спросила:
— А уколы?
Голоса сестры Геннадий не услышал.
7
Выйдя в коридор, Геннадий повернул к лестнице, оперся о перила и, хватая воздух пересохшими губами, шагнул на ступеньку. Шагал неуверенно, не выпуская из рук перил. Ему хотелось быстрее добраться до палаты.
«Вылечили, нечего сказать, — горько думал он. — Занесли инфекцию. Теперь все — прощай, небо. Хваленая медицина… Лучшие врачи…»
Палата была пуста. Геннадий отрешенно постоял возле тумбочки и, не удержав слез, упал на кровать…
Через полчаса он поднялся, надел спортивный костюм, вышел из здания и направился к дальнему забору, где больные проделали лаз и пользовались им при случае. Шел с единственной мыслью — хоть на час забыться после всего, что произошло в перевязочной. Оставаться в палате он больше не мог. Все, что связывало его с клиникой, оборвалось сразу, как только прошло озлобление.
Вернулся через час выпившим. В палате снял спортивный костюм, надел байковые брюки и куртку и подошел к окну. Неожиданно, впервые за последнее время, почувствовал голод. Хоть бы ломоть хлеба! Вынул из тумбочки пакет с яблоками и принялся есть.
В дверь постучали, и на пороге выросла дежурная медсестра.
— Вас просит главврач.
— Врач? — спросил Геннадий и посмотрел на сестру.
Не прошло и минуты, как вошел главврач, нагнулся над сидевшим на кровати Геннадием.
— Что это такое, Васеев? — чуть не выкрикнул он. — Вы где находитесь? В клинике или в кабаке?
— В-вот именно, д-доктор, — заикаясь, ответил Геннадий. — Где я нахожусь? — Держась за спинку кровати, он медленно поднялся и подступил к врачу. — Вы меня с-спрашиваете, а я вас.