Расколотое сердце кондитера
Шрифт:
На нем был изображен молодой мужчина, навскидку Лиды лет двадцати пяти. В его синих глазах застыла печаль, которую никто не смог бы понять. Узкие губы были поджаты, а уголки рта чуть подняты вверх. По всей видимости, художник пытался придать внешности мужчины мягкости. Но как бы не выглядело его лицо, ничего не привлекало в его внешности чужого внимания так сильно, как цвет его волос.
Такой же, как и у самой Лиды.
Пепельно-русый.
Столь свойственный для людей оттенок.
— М-матушка?.. Отец? — Безе хмурился, вглядываясь в черты
На портрете мужчина был изображен с короной на голове, в точно такой же, в какой король Миндаль всегда представал перед своими подданными. Но цвет волос выдавал в нем человеческое происхождение. И от осознания этого сердце в груди у юного короля билось медленнее.
— Кто он такой?.. Почему на нем твоя корона, отец?
У Лиды от волнения пересохло во рту.
Ей не нужны были объяснения, она все поняла быстрее Безе.
Все, что так тщательно скрывалось от других.
— Пять храбрых детей ключик нашли, — тихо пропела она песенку, услышанную в Тисс, — и дверь им отворили…
«В мир сладостных странствий все вместе вошли, и в нем остаться решили», — закончила она про себя четверостишье.
И приложила ко рту раскрытую ладонь, заглушая странный стон, слетевший с ее губ.
— Ты правильно догадалась, Лидия, — с некой усталостью в голосе и грустью, произнес король Миндаль.
— Перед вами портрет Великого Марципана, — сказала Ваниль, вглядываясь в черты лица своего предшественника. — Первого короля нашего королевства.
Безе был поражен этим откровением. Даже отшатнулся назад, будто отказываясь принимать за истину слова матери.
— Но, матушка, он же человек, — сказал Безе. И посмотрел на Лиду. — Человек же?..
Лида кивнула. Но все же решила уточнить:
— Все великие правители были людьми?
— Да, Лидия. Они были такие же, как ты.
— Иномирцы, — добавил король Миндаль за женой и сжал ее ладонь в своей. — Они все были родом из мира людей.
— Старая детская песенка, — продолжила Ваниль, — которую в Птифуре знают все, но к чьим строкам никто не прислушивается. Великие правители, Марципан, Макадамия, Цитрон и Ирга. Наши освободители, в вечности запечатленные герои. Никто даже не догадывается о том, кем они были на самом деле.
«И никто не должен узнать, — подумала Лида. — Это знание… его не примут».
— Но подождите… Матушка, если ты говоришь о той старой песенке… В песне же говорится о пяти детях, — начиная анализировать разговор, произнес Безе. — Пять храбрых детей. Но Великих правителей только четверо. Если в тексте песни сокрыта история Великих правителей, то, что же случилось с пятым?
Ваниль и Миндаль одновременно покачали головами. Они ничего не знали о пятом ребенке, вошедшем в их мир вместе с теми, кто освободил народы Птифура от гнета Парфе. Ни один из Великих правителей никогда и нигде не упоминал о своем происхождении. Никто из них не оставил после себя записей о том, что им пришлось пережить, и что совершить, чтобы спустя столетия их называли «великими».
И только Лида, испытав
За что Великие правители его там оставили?
За что они бросили друга, пришедшего вместе с ними в этот чужой им всем мир?
Кого Лида, своим незнанием, освободила из многовекового плена?
И к каким последствиям это могло привести?
Эпилог
— Господин Паша?..
Вольфбери не понимал, что происходит, но чувствовал, что что-то нехорошее. Его сердечко билось медленно, а в груди расползался неприятный холодок.
— Господин?.. — вновь позвал он человека, внушавшего страх самому герцогу Джелато.
Но Паша будто не слышал его, погруженный в собственные мысли.
Вольфбери стал воровато озираться по сторонам, страх буквально душил его, стискивая тонкое мальчишеское горло в своих холодных тисках. Все это время, как только господин Паша приказал ему покинуть тронный зал вместе с ним, они безнаказанно бродили по коридорам марципанского дворца, ловко минуя встречи с бдительными рыцарями Макадамии.
Поначалу Вольфбери даже нравилось открывать дверь за дверью и заглядывать в пустые комнаты. Во дворце Марципана пахло сладостями, было тепло и уютно. Совсем не так, как во владениях герцога Джелато. И королева Лидия была именно такой, какой господин Паша ее и описывал: красивой, уверенной и величественной. Ей были нипочем ни чужие взгляды, смотрящие на нее с легким пренебрежением, ни тихие смешки, когда, идя к алтарю, она лишь на короткий миг запнулась. Как же Вольфбери разозлился, когда услышал этот смех! Как смели эти невежества смеяться над королевой Лидией, которой так восхищался его господин!
Вольфбери шагнул назад, когда очередной ключ беспрепятственно вошел в дверную замочную скважину, и Паша провернул его, открывая невидимый глазам замок.
Мальчик почувствовал неприятный зуд в груди, из-за двери, скрывавшей за собой очередную дворцовую комнату, стал просачиваться запах мокрой пыли. Вольфбери поморщился, когда в его носу засвербело, и, не сдержавшись, громко и звонко чихнул.
— Тс-с, — Паша приложил указательный палец к губам. В его глазах светились блики детского озорства, и он быстро зашептал: — Ты что, хочешь, чтобы нас услышали?
— Простите, господин…
Вольфбери виновато поджал губы.
Он не хотел, чтобы кто-то увидел их, потому что отчего-то знал, что если их увидят, то добром это не кончится.
— Будь тише, — продолжая шептать, сказал Паша, переведя взгляд с мальчика на дверь. — Эта была последняя.
Последняя дверь.
Вольфбери нервно сглотнул.
Ему не понравилось то, каким тоном его господин это произнес.
— Давай же прогуляемся.
Внезапно для Вольфбери Паша сжал в пальцах дверную ручку и резко дернул на себя дверь.