Раскрыть ладони
Шрифт:
Перевожу дыхание, стараясь накопить в голосе достаточно торжественности.
— Я пришел выкупить книги.
Вайли задумчиво смотрит на бороздки, выеденные в столешнице временем и соприкосновениями с сотнями разных предметов, прошедших через скупную лавку.
— Шутить изволишь? Издеваться над стариком пришел?
— Я не шучу.
Достаю из сумки кошель и водружаю его на стол перед Вайли. Монеты глухо и недовольно звякают, словно не желая попадать в жадные руки чужака.
Скупщик ничего не выражающим взглядом изучает
— Здесь ровно сотня?
— Да. Изволите пересчитать?
Сухие пальцы не делают попытки приблизиться к раздутым кожаным бокам: остаются лежать на столе, почему-то ощутимо подрагивая.
— Не будете? Хорошо, я сам пересчитаю при вас.
— Не нужно.
Тон голоса кажется каким-то излишне бесстрастным. Так мог бы разговаривать мертвец… если бы мертвые вообще разговаривали!
— Я не хотел бы занимать ваше время, dyen. Давайте рассчитаемся прямо сейчас.
Седая голова скупщика молчаливо и медленно склоняется набок, а взгляд убегает прочь, не желая встречаться с моим.
— Не выйдет.
— Что не выйдет?
— Никаких расчетов.
Червячок тревоги нагуливает бока и начинает выбираться наружу.
— Почему? Если сейчас вам не до меня, я бы с радостью пришел завтра, но это будет немного затруднительно.
— Затруднительно, — за словом следует согласный кивок. — Да и не нужно.
— Простите, я не понимаю…
— Между нами больше нет договоренности.
— Как это?
— А так. Нет товара, нет и договоренности.
Трачу почти три вдоха на осознание смысла слов, процеженных сквозь узкие губы.
— Куда же он делся?
— Я продал твои книги. Все. Скопом. И выручил за них больше, чем мог бы получить с тебя. Удачная получилась сделка. — Теперь Вайли пытается улыбнуться, словно озвученное признание придает ему смелости.
— Вы… Вы не должны были! Вы же обещали! Вы дали мне месяц и…
— Я не говорил, что не уступлю товар, если мне предложат лучшую цену. Таков закон торга: больше платишь, быстрее добиваешься своего.
— Вы… Почему вы не известили меня? Я тоже мог бы…
— Заплатить? — Скупщик ехидно усмехается. — Еще сотню?
Конечно, нет. Еще сто серебряных монет мне взять просто неоткуда. У Туверига если и осталось что-то в закромах, оно не про меня. Не имею права просить. Даже умолять не могу, потому что знаю: дядя с деньгами обращается бережно и почтительно. А я-то думал, почему он все никак не поменяет фартуки… Не хотел тратиться, откладывал монеты для Тайаны. Ведь хорошо выделанная толстая кожа стоит дорого, а если приложить старания, можно один фартук вместо года и все три оттаскать.
— Но вы могли бы… — А, будь оно все проклято! Чего я ожидаю от Вайли? Извинений? Безнадежное занятие! — Скажите, кому вы продали книги?
— Это еще зачем?
— Неважно. Скажете?
Скупщик ласково погладил столешницу.
— Почему
Ах ты, тварь! Денег, говоришь? Получил вдвое больше, а тебе все мало?
— Сколько?
— Десять монет. Знаешь, серенькие такие, звенят уж больно красиво…
Десять «орлов»? За одно только имя?! Да я их лучше тебе в глотку затолкаю, медленно. мучительно, по одной, пока не подавишься! Вот прямо сейчас возьму и…
Вайли вжимается в кресло, выставляя вперед руки то ли в защитном, то ли в угрожающем жесте:
— Но-но! Ты мне того… рожи страшные не корчи и глазами не вращай! Над тобой уже одна кража висит, хочешь еще и разбой учинить? Так я живо стражу кликну, и вздохнуть не успеешь!
А зачем мне вздыхать? Мне больше дышать и не нужно. Мне и жить-то не особенно хочется… Но стражи не надо. Год я проведу в каменоломнях, два, десять — без разницы. Мне все равно. Только выложенный на стол кошель перекочует либо к Вайли, либо в загребущие лапы стражников, и я ничего не смогу доказать. Будь деньги моими, я бы плюнул и одним ударом раздробил горло ненасытному скряге. Но рисковать приданым Тайаны не могу.
Прочь отсюда. На воздух. Под яркие и жаркие лучи солнца.
— Так чего нести-то нужно?
А, парни подошли… Зря ноги трудили. И опять я виноват.
— Уже ничего.
— Эй, Мэл, ты что, пошутил?
— Нет. Просто… сделка сорвалась. Извините. Эль я вам поставлю. Обязательно.
— Да можно и без него… А ты чего побелел-то весь? Что-то случилось?
— Все хорошо. Все совсем хорошо.
Тяжесть сумки оттягивает руку, и я вовремя вспоминаю о содержимом своей поклажи:
— Отнесите домой, да осторожно: тут дядины деньги.
— Откуда они у тебя?
— Неважно.
Притихшее серебро, не выполнившее своей работы, перекочевывает к Ену.
— А ты домой не пойдешь?
— Чуть позже. Пройдусь немного.
— Ну ладно… Только смотри, не припоздняйся, а то Тай снова всех пилить начнет!
— Хорошо.
Как же я могу причинить беспокойство кузине? Не могу. Потому что не хочу. Ничего. Кроме крови, и вовсе не моей.
— И это все?
Унизанные перстнями пальцы брезгливо берутся за уголок листа и поднимают со стола бумагу с описанием моих прегрешений.
Вопрос повисает в воздухе. Но не потому, что отвечать на него некому: дознаватель, еще в самом начале честно объяснивший мне безнадежность положения, сидит тут же, рядом с судьей, сонно подпирая подбородок рукой. Смеженные веки только усугубляют ощущение, что этому человеку происходящее мало интересно и не особенно нужно. Впрочем, то же самое можно сказать и о вершителе людских судеб, расположившемся в роскошном кресле, наверняка нарочно вынесенном из дома ради того, чтобы редкий для Саэнны пасмурный, а потому прохладно-свежий день был проведен с наибольшим удовольствием.