Раскрыть ладони
Шрифт:
— Но господин почтенный, он же меня обманул! Он же, тварь за…
— Тише, я прошу! Заметьте, ПОКА прошу. Потом начну приказывать. — Фаири кивнул служке, и тот приготовился записывать высочайшее решение. — Обвинение, предъявленное Маллету Нивьери, снимается за… Собственно, за своим отсутствием. Dyesi Карин Каланни, как невольно попустившая совершение навета и оговора, уплатит в казну извинительную подать в размере… Скажем, десяти серебряков. Совершивший же оговор dyen Харти Оттом… Что скажете, Тинори? Следы принуждения нашли?
Дознаватель,
— Внушений не было. Мастер работал. Настоящий.
— Кто-то из известных вам?
— Нет. Пожалуй, нет. Но определенно, гильдиец. Кто-то из Теней.
— Значит, вы готовы подтвердить, что насильственного вмешательства в сознание не проводилось?
— Готов. Вмешательство, конечно, было, глупо отрицать, но решение этот богомол принимал сам.
Какая странная беседа… И что-то знакомое. Кто же мне и когда рассказывал? Не вспомню, но зато в памяти осталось детское восхищение от прикосновения к тайне. А ведь я сначала не поверил, что в Городской страже есть особые люди, которых презрительно называют «кротами» за то, что те умеют рыть норы в чужих сознаниях для подчинения… Или для того, чтобы найти следы чужого, преследуемого законом вмешательства.
Неужели мой дознаватель — один из этих «кротов»? Может, он и тогда, в кабинете, копался в моей голове, что-то внушая? Наверняка. Потому что, выходя на улицу, я был спокоен, хотя следовало бы дрожать от страха. Да, он лишил меня надежды, зато этим помог бросить силы на действительно полезные занятия, а не на панику. Но почему? Для чего?
Дознаватель, словно услышав незаданный вопрос, устало улыбнулся, и ответа не потребовалось. Сделал, потому что захотел. Просто захотел. Если день за днем служба вынуждает тебя творить скучные и малоприятные вещи, иногда до остервенения хочется сотворить что-то… за что тебе не будет стыдно.
Улыбка, предназначенная для меня, стала шире и светлее. Он что, и сейчас читает мои мысли?! А впрочем, пусть. Мне нечего скрывать. Особенно — благодарность.
— Осталось выяснить только…
— Не думаю, что мы узнаем имя или приметы, — усомнился дознаватель.
— И все же… Любезный, вы можете объяснить, что случилось с вашими руками?
Харти опустил взгляд, всмотрелся в узел безвольно повисших конечностей.
— Мои руки… Он сказал, подлецам и предателям руки не нужны. Совсем не нужны. И у меня рук больше не будет… Я просил его остановиться. А он только говорил: вспомни, какую ты совершил ошибку, и исправь ее. Он все время это говорил. И с каждым словом ломал… Больно… Больно…
— Как он выглядел?
— Не знаю… Лица нет… Не вижу… Только голос. Только он. Вспомни и исправь, вспомни и исправь, вспомни и исправь… Иначе боль не закончится. Но он обману-у-у-у-у-ул!
Отрывистые вдохи перешли в отчаянный вопль, и Харти покатился по лужайке прямо перед судейским столом.
— Обману-у-у-у-ул! Я же сделал все, как было нужно… Я сделал!.. Так
Судья скорбно качнул головой, и стоящий за спинкой кресла стражник потянул из ножен короткий меч.
— Обману-у-у… Аг-р-х!
И все затихло. Поэтому звук упавшего в траву у моих ног кусочка коры показался мне громом небесным, и я невольно поднял голову, чтобы убедиться: грозы нет. Поднял и встретился взглядом со знакомыми серыми глазами на лице, по которому неугомонной змейкой метался магический узор.
— Я просил не приходить сюда.
Занавеси давно уже успокоились, но слова прозвучали только сейчас. Потому что я до последнего надеялся: он не осмелится остаться и уйдет.
Зря надеялся.
— Думаешь, было бы лучше, если бы я постучал в дверь? Представляю, как удивились бы твои родственники!
— Я просил не приходить вовсе. Никогда.
Убийца вздохнул и переместился из-за моей спины вперед. То ли чтобы видеть выражение моего лица, то ли чтобы показать мне свое удовольствие.
— Но мне же нужно будет как-то забирать заказ, верно?
— Как делал, так и забирай. Только он еще не готов.
— А я не за ним и пришел.
Хочет меня разозлить? Бесполезно. Я давно уже переполнен злобой. И ее костер не сможет запылать жарче, только прогореть. Дотла.
— Ты не понимаешь слов?
— Прекрасно понимаю.
— И почему же ты снова здесь?
— Потому что хотел удостовериться.
— В чем?
— В твоем успешном возвращении домой.
И голос-то как заботливо звучит! Нет, ему не убийцей надо было становиться, а подаваться в актеры. Хотя, Тени ведь тоже немало актерствуют, когда подбираются к своим жертвам.
— Были сомнения?
Спокойное признание:
— Были.
— Неужели?
Убийца всмотрелся в мое лицо, недовольно фыркнул и отвел взгляд.
— Да ты и сейчас…
— Какой?
— Опасный.
Вот как? Интересно, что сие определение означает в устах Тени? Осуждение или восхищение? Мне почему-то слышится первое, хотя куда более желанно второе.
— А тебе-то что за дело?
— Да никакого. Только хочешь ты или нет, а я здесь побуду. Самое меньшее, до утра.
— Это еще что за заявление?! Да по какому праву…
Он бесстрастно цыкнул зубом:
— А зачем нужны права? Я делаю то, что кажется мне важным, и все.
— Слушай, ты…
— А вот лезть в драку не советую. Лучше отдохни. Хотя… Если не можешь иначе, давай.
Убийца переступил с ноги на ногу, меняя положение ступней, и пружинисто согнул колени, готовясь к отражению возможной атаки. Или к уходу от нее.
— Ну?
Боги, как же мне хочется его ударить! Со всей силы, чтобы кулак вонзился в тело, смял плоть, провернулся, закручивая волокна мышц… И чтобы обязательно потекла кровь. Горячая, распространяющая в воздухе аромат, похожий на дыхание моря, принесенного ветром, только душно-приторный, а не свежий.