Расмус, Понтус и Глупыш
Шрифт:
Расмус был глубоко оскорблен. Он тут умывался и причесывался, перейдя все границы благоразумия, но жертва была напрасной, этого даже не заметили, а только стали возникать с возражениями по поводу его будничной одежды.
– Если надо надевать выходной костюм, - с досадой сказал он, - я лучше останусь дома.
Мама кивнула.
– Вот как? Тогда оставайся!
– сказала она.
Расмус обиженно посмотрел на нее.
– Ш-ш-ш, тогда, значит, я зря умывался?
Мама осмотрела его уши:
– По-моему, ты, в виде исключения,
– Да, даже слишком, - сказал Расмус.
Притянув его к себе, мама погладила его по мокрым, причесанным волосам.
– Как красиво ты причесан… и ты абсолютно сам до этого додумался! Ты, верно, никогда не станешь взрослым?
Нет, он не сам до этого додумался, ему это было не нужно… Это явно входило в интересы государства - как он причесан, одет и умыт; даже старые ворюги вмешивались в это дело.
– Ты видел, какая нарядная Крапинка?
– спросил папа.
– Ш-ш-ш, девочка - это же совсем другое дело, - сказал Расмус.
– Разве?
– спросила Крапинка.
Встав перед ним, она закружилась. На ней было что-то розово-клетчатое, и юбка так красиво колыхалась; Расмус даже признался самому себе, что Крапинка «красивая». Но ведь девчонки любят шуршать шелками. Хотя вид у нее, у Крапинки, был не веселый, ну… ни капельки!
– Выше голову, Крапинка!
– сказал папа.
– Как можно не радоваться, когда идешь на праздник и сам похож на цветок шиповника.
Крапинка встала перед небольшим зеркалом, висевшим у мамы на стене кухни, осмотрела свое грустное лицо и скорчила гримаску.
– Цветок шиповника с веснушками на носу, да?
С этими несчастными веснушками, которые выступали у нее на лице каждую весну, Крапинка вела нескончаемую войну.
У Расмуса тоже выступали весной веснушки, но он как-то не замечал, чтобы они ему мешали.
Да и мама тоже так думала.
– Знаешь, Крапинка, а веснушки придают только прелесть, - сказала она.
Крапинка скорчила гримаску:
– Да, веснушки всегда придают прелесть… другим.
И она пошла.
– Привет! Мне надо быть там заранее, мы будем репетировать!
– Ну как, - спросил Расмус, когда она исчезла, - можно мне надеть синие джинсы или нельзя?
Папа умоляюще посмотрел на маму:
– Он же может, верно, надеть их… как маленькую награду?
Расмус тоже умоляюще посмотрел на маму:
– Можно мне надеть их?
Мама еще раз погладила его по гладко причесанным волосам и сказала:
– В награду за честность и рвение на службе государству, он… не наденет фланелевый костюм на весенний праздник!
– Красиво, - оценил Расмус. Потом, еще немного подумав, спросил:
– А что, здесь, в доме, все решает мама?
– Нет, ты тут ошибаешься, - сказал папа, - ты тут совершенно ошибаешься! Раньше все решала мама…
– Разве теперь она больше этого не делает?
– Не-а, видишь
Но мама только смеялась:
– Чепуха, конечно же, все решает папа. И теперь он решил, что нам пора поторапливаться.
Но тут Глупыш залаял, чтобы напомнить о своем существовании, и Расмус оживился.
– Я решаю еще один вопрос, - сказал он.
– Да, и я тоже! Я решаю, что Глупыш идет с нами.
Глупыш громко залаял. «Глупыш идет с нами!» - он считал, что такие слова должны намного чаще произноситься в этом доме.
Мама наклонилась и погладила песика.
– Да, это ему, пожалуй, необходимо, - сказала она.
– После всего, что он пережил… Но ты, разумеется, наденешь на него цепочку…
Глупыш залаял. «Цепочка» - это слово, наоборот, желательно вовсе упразднить.
Затем он еще сильнее залаял, потому что раздался стук в дверь и в дом вошел Понтус, веселый и краснощекий… и в синих джинсах.
Рванувшись вперед, Расмус толкнул его. Он сделал это потому, что страшно обрадовался при виде Понтуса, и еще потому, что на друге его были синие джинсы, да и сам он, Расмус, был подобающе одет, когда пришел Понтус. И потому что Глупыш был дома, и еще по многим причинам, которые он как раз сейчас вспомнить не мог.
– Ты видел, что про нас написано в газете?
– оживленно спросил Понтус.
Расмус кивнул.
И, стоя у кухонных дверей, они вдруг осознали все то удивительное, что им пришлось пережить. Оно стало удивительным именно благодаря тому, что об этом написали в газете. И они смотрели друг на друга с чуточку удивленной улыбкой удовлетворения. Но не произносили ни слова. Расмус лишь сунул руки в карманы джинсов и слегка потянулся.
– Это, верно, очень кстати; Спичка, по крайней мере, успокоится хотя бы на несколько дней, - сказал он.
И Расмус с Понтусом пошли на праздник.
Каждый год, в последнее воскресенье мая, учебное заведение Вестанвика проводит свой больший весенний праздник в городском парке. В этот день сине-желтые флаги [10] так патриотично развеваются на своих белых древках, в этот день школьный хор поет о цветущих прекрасных долинах, в этот день ректор так красиво говорит о молодости и о весне. «О юность, как прекрасна ты!» - возвещает он своим кротким голосом, а все папы и мамы Вестанвика согласно кивают головами; они делают это каждый год. Ибо юность всегда одинаково прекрасна, хотя каждый год подрастают другие юноши и девушки. Он, старый ректор, повторяет это еще раз, так как уже забыл, что слова эти были уже произнесены однажды. «О юность, как прекрасна ты!» - возвещает он.
[10]
Национальные флаги Швеции.