«Распил» на троих: Барк — Ллойд-Джордж — Красин и золотой запас России
Шрифт:
Четырехкратный рост цен на платину буквально взорвал ситуацию: на мировой рынок хлынула масса товара. Результат получился ожидаемый: 28 июня 1920 г. цена резко упала — до 18 ф. ст. (71,5 долл. США) за 1 унцию. Перед советскими представителями за границей настоятельно ставилась задача хоть насильно, но продать хотя бы несколько унций, дабы избежать обвинений в саботаже указаний инстанции. Но выходило здесь не очень: спрос был куда хуже, чем на золото.
Множество советских деятелей пустились во все тяжкие, лишь бы только успеть урвать хотя бы свою малую часть от стремительно сокращающегося драгоценного пирога России. Валютная лихорадка охватила все ведомства, которые бросились яростно доказывать, что именно им крайне необходимы фонды в иностранной валюте, выдвигая для их получения любые предлоги, главное — добиться возможности запустить руки в закрома Гохрана. А разве могло быть иначе? Ведь Ленин четко сформулировал задачи, стоящие перед этой структурой: «…дело Гохрана: собрать, сохранить, реализовать» [1745] . Первые две задачи вполне понятны, а вот по третьей возникают вопросы: в интересах кого реализовать и кто будет этот процесс контролировать? Вот тут-то
1745
Ленин В. И. ПСС. Т. 54. С. 132.
Невероятную активность в этой сфере развил Каменев. Буквально сразу же возле него появились некие французские купцы, подсунувшие ему проект создания «смешанного общества», которому надлежало незамедлительно предоставить 60 пудов платины (почитай, тонну!) для реализации за границей. Каменев, только 14 сентября 1922 г. занявший пост заместителя председателя СНК РСФСР и заместителя председателя СТО, всячески лоббируя сделку, не поленился лично позвонить по телефону Сталину уже 13 ноября и настойчиво попросил его незамедлительно завизировать договор. Ознакомившись с документами, поступившими от Каменева, Сталин буквально взбеленился. «В этом проекте договора нет никаких элементов „смешанности“ (платина вся наша, у французов нет никакой платины, они просто комиссионеры по продаже платины, причем надо полагать, что, так как платина является почти монопольным товаром, они, французы, постараются продать минимум платины для того, чтобы угодить американским продавцам платины и дать им возможность продать американскую платину втридорога), а, наоборот, весь договор представляет сплошное издевательство над Россией», — писал он Ленину в тот же день. Сталин посоветовал Каменеву договор аннулировать, а взамен предложить «французам известный процент с общей суммы реализуемой платины за комиссию» [1746] . О чем и написал Ленину. В результате столь энергичной позиции Сталина вопрос о создании «смешанного общества» был закрыт, а грабительский проект Каменева — похоронен.
1746
«Вождь»: И. В. Сталин в документах и фотографиях, 1917–1953: в 5 кн. М., 2019. Кн. 1. С. 174.
Но к середине 1923 г. платина вновь возросла в цене до 115 долл. США за 1 унцию. На рынке царствовала Колумбия, где в 1923 г. было произведено 45 тыс. унций платины. Россия несколько отстала, но все же сохранила приличный уровень добычи — 30 тыс. унций. В следующем 1924 г. в России произведено уже 55 тыс. унций платины [1747] .
И вот этим богатством следовало попытаться разумно воспользоваться. Сталин, пытаясь если не предотвратить расхищение валютного фонда страны, то хотя бы как-то упорядочить процесс экспорта, настоял, чтобы операции с платиной были переданы в ведение Сокольникова и Красина — наиболее компетентных, на его взгляд, в этом вопросе людей в советском руководстве. И в итоге своего добился. Весной 1923 г. прошли первые сделки по продаже платины за границу.
1747
Ларсонс М. Я. На советской службе. С. 42, 183–185.
Нельзя сказать, что Красина новое поручение сильно вдохновило. В июле 1923 г. он становится наркомом внешней торговли теперь уже СССР. Но для себя он все решил: «Настроение хорошее, на все вещи смотрю с точки зрения „наплевать“ и так и дальше предполагаю» [1748] .
И вот теперь назначение в Париж с сохранением должности наркома. К тому времени Красин уже серьезно болен, хотя некоторое облегчение и восстановление работоспособности принес длительный отдых с дочерьми в августе — сентябре 1924 г. в Венеции, под крылышком его поклонника Муссолини, и дурацкие указания из Москвы, типа расширения любой ценой экспортных продаж платины, заставляют его страдать еще больше, чувствуя собственное бессилие перед системой [1749] .
1748
Вопросы истории. 2002. № 4. С. 119.
1749
Ларсонс [Лазерсон] М. Я. В советском лабиринте: Эпизоды и силуэты. Париж, 1932. С. 136.
Все это укрепляло самого Леонида Борисовича во мнении, что новое поручение партии на самом деле являлось не чем иным, как имитацией кипучей деятельности, что откровенно бесило его. К тому же резко ухудшилось его здоровье: трудно стоять, сидеть, большую часть времени он проводит лежа. Все чаще, пристрастившись делать это еще в Москве, прибегает к процедуре переливания «молодой крови». Причем в Париже поначалу донорами выступают его дочери. Чаще других Катя. «Доноров у меня три своих, — отмечает он в одном из парижских писем, — гоняю я их с собой при перекочевках, как стадо своих коров» [1750] . Применяются и другие методы лечения, зачастую весьма болезненные. Правда, все неприятности несколько скрашивает приезд в Париж Марочки Чункевич, которую он не забывает посещать иногда даже сразу после медицинских манипуляций [1751] .
1750
Вопросы истории. 2005. № 11. С. 80.
1751
Генис В. Д. Неверные слуги режима. Кн. 1. С. 483.
Но это совершенно не мешает ему пространно, в малейших деталях описывать свое лечение другой,
1752
Вопросы истории. 2005. № 11. С. 92.
Признаюсь, меня поражает, как при своем положении и таком состоянии здоровья Красин умудряется писать такое количество столь пространных писем Миклашевской. Вероятно, образ любимой женщины, молодой и полной сил, поддерживает его жгучую надежду на выздоровление, он упорно борется со своим тяжелым недугом («врачи, склонные к оптимизму, находят, будто бы и тут есть заметные улучшения»), ибо имеет главную цель — вернуться в Лондон. Но тут же проскакивают и нотки отчаяния, если не обреченности: «Нельзя длительно вести жизнь вампира, питаемого даже честной коммунистической кровью» [1753] .
1753
Там же. С. 92–93.
И хотя Красин, как мы видим, не утратил чувства юмора, намекая, что среди его многочисленных доноров есть немало французов левых убеждений и он теперь подлинный интернационалист по крови, положение мало располагает к радостному восприятию окружающей реальности: на болезненное состояние накладываются сложности работы, когда ему приходится принуждать себя заниматься делами, мало рассчитывая на успех.
СССР даже принял участие в марте 1925 г. в выставке в Лионе, где в советском павильоне были стенды с образцами советской платины в слитках и изделиях. Когда Красин прибыл для осмотра экспозиции, то пришел в негодование. «Вы что, всерьез собираетесь торговать на ярмарке платиной? Что вы, с ума сошли? Платину же не продают на ярмарке!» — обрушился он на организаторов.
Всего предполагалось продать в Париже 70 тыс. унций платины одной партией по цене 110 долл. за унцию. Но местные фирмы соглашались максимум на 3200 унций — примерно 100 кг. По твердой цене никто не хотел рисковать. Все стремились работать за комиссию [1754] .
Надо сказать, и усиленная распродажа платины не спасла положения: денег на проводимую Сталиным индустриализацию требовалось все больше, а золота в закромах, несмотря на определенные успехи в наращивании его добычи, становилось все меньше. Вряд ли лоточные методы торговли платиной могли исправить ситуацию с резервами. Пройдет не так много времени, и Шейнман, впадавший в подлинные истерики на совещаниях по вопросам дополнительной эмиссии рубля, 16 июля 1928 г. письменно предупредит председателя СНК Рыкова, что «ножницы, образовавшиеся ввиду роста денежной массы и сокращения золотых ресурсов, будут продолжать раздвигаться и в IV квартале, и в I квартале, как ввиду потребностей внутреннего рынка, так и в связи с предстоящим вывозом золота», из-за чего «продолжать эмиссию с соблюдением действующих узаконений нет возможности», а «вопрос о мероприятиях по восстановлению наших золотых ресурсов больше не терпит никакого, хотя бы самого краткого, отлагательства» [1755] .
1754
Ларсонс М. Я. В советском лабиринте. С. 136, 165.
1755
Генис В. Д. Неверные слуги режима. Кн. 1. С. 581.
Возможно, дополнительную досаду у Красина вызвал тот факт, что теперь большое влияние в области торговли платиной приобрел его недавний подчиненный Лазерсон, который, оперившись, отдалился от ставшего к тому времени уж слишком назойливым покровителя и сменил должность представителя валютного управления в Лондоне на заведование коммерческой частью генеральной агентуры Наркомфина в Берлине? [1756] Трудно сказать, но очевидно одно: подобный дилетантский подход не мог удовлетворить Красина, ему было тесно во Франции, где почти все его раздражало. Возможно, исключение составляли только визиты к Марочке Чункевич. И хотя к тому времени у него там под рукой находился выкупленный при его участии «Евробанк» (Eurobank) [1757] , по факту Красин стремился в милую его сердцу Англию, хотя и понимал отсутствие перспектив в решении этого вопроса. «Так бесплодно и глупо было это годичное сидение в Париже», — писал он жене [1758] . Позволю себе предположить, что Красина в первую очередь злит не несговорчивость французов, а то, что его устранили из Лондона — на тот момент основного финансового центра мировой экономики и, главное, — торговли золотом. Денежные потоки, которые идут в том числе и через фактически управляемый им Московский народный банк, из Парижа ему попросту трудно контролировать. Он буквально рвется в Лондон. Вероятно, к этому побуждает его и стремительно ухудшающееся состояние здоровья. Красину все хуже, он подолгу лечится, практически перестает работать. Дело настолько плохо, что ему приходится все чаще переливать кровь. Французские врачи уже прямо говорят его дочерям, которыми вновь выступают донорами, что положение их отца практически безнадежно.
1756
Там же. С. 455.
1757
Banque Commerciale pour l’Europe du Nord S. A.
1758
Вопросы истории. 2002. № 5. С. 117.