Расписание тревог
Шрифт:
— А похоже! — сказал Торопов.
— Пусть сам теперь варит, без щепок!
Старуха подошла к дочери, обняла за плечи.
— Лизонька, господи, да не ради Георгия я хлопочу. Я за тебя страдаю, за дом наш. Какая на тебя надёжа была, первая-в колхозе ударница, десятилетку кончила… Никто и не зарабатывал столько, как ты, и двести, и триста выходило. А тут что платят? Поди, рублей семьдесят?
— Шестьдесят два пятьдесят, — сказал Юрка.
— Не в деньгах, мама, мое счастье!
— Ну хорошо, не в деньгах.
— Жить хочу по-людски!
— А у нас? Чем тебе не жизнь? — обиделась старуха.
— У вас?.. Как вечер, так хоть вешайся. Одни Жоркины разговоры про то, где, кто да скоко выпил. Только и радости было, что работа!
Выговорившись, она умолкла, пристально разглядывала на пальце дешевенькое колечко.
— Это твое последнее слово? — поджала губы старуха.
— Не последнее, а крайнее. Мама, я тебя предупреждаю: отдай по-хорошему!
— И не надейся!
— А что ты у нее забрала-то? — спросил Торопов.
— Да вот, часики, — разжала кулак старуха. — Которы ты ей в прошлом годе вручал.
— Отдай, Егоровна, — сказал Торопов. — Заслужила, пускай носит.
— Дак как! — не согласилась старуха. — На них что написано? Лизавете Пшеничниковой — передовику доения. А какой она тут передовик? Не достойна больше.
— Я тебе другие куплю, — пообещал Лизе Минбаев. — С календарем.
Лиза взглянула на него с мукой и опять расплакалась.
— Прошу вас, граждане, пройти к пристани, — перекатывая желваки на скулах, сказал Минбаев.
— Да пропади ты с пристанью своей! Айда, Пал Митрофаныч. Юрко, где ты тут?
Юрка вышел из-за штабеля, вскинул на плечо старухин рюкзак. Он был уже в штанах и рубахе, завязанной на животе в узел.
— Ладно, шкипер, — пригрозил Торопов. — Мы с тобой на бюро поговорим. Попомнишь мое слово.
Минбаев хотел что-то ответить — председатель потянулся к нему выжидательно, но тот промолчал.
— Тьфу! — с сердцем сказал Торопов и направился к сходням.
— Крохмалев! — крикнул Минбаев. — За расчетом пусть мать придет.
— Ладно, — ответил Юрка и тоже сердито сплюнул. — Гори она огнем, ваша пристань.
Он пропустил бабку Дарью и, поднимаясь следом, всем сердцем пожелал Минбаеву пожара на дебаркадере.
Ему представилось, как желтый дым захлестнет корму и правый борт, где сложены тюки с паклей; огненные щупальца поползут к бочкам, затрещит битум, вытекший на настил, вспыхнут снасти, и живой огонь взлетит по стене кубрика. «Колокол нам надо!» — закричит Минбаев и побежит к ведрам. И тут займется синим пламенем Расписание тревог, обновленное Крохмалевым Юрием, которого уволили только за то, что ему нет шестнадцати. «Юрочка, помоги! Погибаю», — зарыдает начальник пристани, но Юрка, не обращая на него внимания, бросится спасать деньги, билеты и документы.
— Нельзя ее винить, Егоровна! — перебил Юркины грезы запыхавшийся
Старуха молчала, держась за сердце.
— …и Андрей прав!
— Погоди, Жорка им устроит, правым таким, — проворчала старуха.
— Это еще кто кому! — усомнился Торопов. — Это, Егоровна, еще посмотреть надо! У шкипера характер — кремень!
— Жалко мне Лизавету… Ох жалко, Паша! Запуталась она, как муха в тенетах.
— Зря ты так считаешь. Вот уж зря так зря! Любовь ведь у них с Андреем-то! Это важная штука. По нынешним временам — дефицитная редкость.
Юрка в растерянности остановился.
— А ты вникай, Крохмалев, во все вникай! Это все жизненные вопросы!
И как бы в подтверждение сказанному, рука председателя очертила круг, вобравший в себя склон Падуни, кладбище, половину Береговой улицы, Иртыш до извива и дальний берег, где за плавнями, в серебристом мареве, изнывали под июньским солнцем хлеба.
Соискатель
Каждый вечер, часу в седьмом, во двор многоквартирного дома, крылом прилегающего к зданию поликлиники, выходит человек с котом.
Он полноват, рыжеват, невысок ростом; одет опрятно, ухоженно.
Кот сидит у него на руках.
Кот тоже упитан, тоже рыжеват, но в отличие от хозяина вяловат. На шейке повязан белый газовый бантик.
Ссадив кота, человек юрко прогуливается по двору, подсаживается к пенсионерам, извечно собирающимся у служебного хода в поликлинику, пытается завязать беседу.
Голос у него ржавый, заискивающий.
Ровно через час он идет к своему подъезду, поднимается на крыльцо и кричит громко, гортанно:
— Ко-от! Ко-от!
Появляется кот, нехотя впрыгивает ему на руки.
Прогулка окончена.
Кот коротает век безымянно, фамилия хозяина — Драбкин.
Когда-то очень давно, когда Драбкин был еще просто Алик, он водил голубей и терпеть не мог никаких кошек. В то беспечное, лучезарное время он держал хорошую стаю и голубятню.
Собственно, стая и голубятня принадлежали старшему брату. Но это не меняет дела, кошек Алик ненавидел, возможно, потому, что их ненавидел старший брат, а брату он подражал во всем.
Подражал с большой выгодой для себя.
Брат увлекался строительством детекторных радиоприемников. Это не было чем-то из ряда вон выходящим, детекторными радиоприемниками увлекались многие. Но когда детекторными радиоприемниками увлекся Алик, это вызвало у родителей бурю восторга. Тотчас он был освобожден от всех домашних обязанностей.
После восьмого класса брат перевелся в вечернюю школу и стал работать: отец вышел на пенсию по инвалидности, и это сразу сказалось на семейном бюджете.