Расплата. Отбор для предателя
Шрифт:
— Твои волосы, они такие короткие… Где же ты их потеряла?
— Они мешали мне, — отвечаю я, пытаясь не плакать.
— Но где ты была? Почему папа говорил, что ты никогда не вернёшься?
— Он не знал, дочка…
— Мама, — шепчет Лили и крепко обнимает меня. — Я так тебя люблю.
— И я тебя люблю, Лили, — говорю я дрожащим голосом.
— Если ты жива, может быть, тогда и папа жив? — отрывается она от меня и снова заглядывает в глаза.
Но я лишь качаю головой.
— Но ведь ты же здесь, со мной.
—
— Значит, и папа вернётся?
Я качаю головой, не зная, как объяснить дочери, что её отца больше нет.
— Адриана говорит так же, как ты, — с горечью произносит Лили.
Я задумываюсь на мгновение, принимая решение, а потом слышу свой голос:
— Я могу показать тебе его.
С Лили на руках подхожу к столу, касаюсь камзола Ивара рукой. Перед моим внутренним взором возникает Ивар, стоящий перед зеркалом и поправляющий верхнюю пуговицу. Он улыбается своему отражению и кивает.
— Это папа! — с восторгом вскрикивает Лили шёпотом. — Я вижу его. Папа! Он живой…
— Стой, Лили!
Она отрывается от меня и бежит к отцу, но как только я перестаю её касаться, видение прошлого обрывается, и Ивар исчезает.
— Это всего лишь память этой вещи, — говорю я. — Все вещи хранят память обо всём, что с ними происходило. Эта вещь принадлежала твоему отцу, и она хранит память о нём, так же как ты хранишь память.
По щекам Лили катятся слёзы.
— Это нечестно. Я не хочу так. Я хочу, чтобы он был жив, так же как и ты.
Я снова беру её на руки и прижимаю к себе, гладя по волосам, и шепчу:
— Я знаю, дочка, я знаю. Отец жив, пока ты его помнишь. Если ты его не забудешь, он всегда будет жить в твоём сердце. Вот здесь.
Я касаюсь рукой сердца, чувствуя, что слова, которые я говорю дочери, как будто освобождают меня от последних оставшихся в душе тёмных воспоминаний о моём муже, оставляя в сердце только свет
и любовь.
Снова беру дочку на руки.
— Он всегда будет жить, помни об этом.
Она вытирает слёзы тыльной стороной руки и кивает. Я целую её и прижимаю к себе, чувствуя, как счастье от того, что я могу быть с ней рядом больше не скрываясь, переполняет моё сердце.
— Я больше никогда тебя не оставлю, Лили.
87
18 месяцев спустя.
Ридли
— Вставай, Барон, нечего разлеживаться, — доносится до меня хриплый голос тюремщика. Он стучит палкой по прутьям решётки, и я открываю глаза. Одинокий луч света прорезает мою крошечную камеру, вместе с Бэйлом возвещая о том, что наступило очередное утро, такое же, как пять сотен предыдущих.
— Какой смысл вставать, — отвечаю я, — если вся радость за день — это видеть твою омерзительную харю, Бэйл?
Он улыбается всеми своими 13-ю зубами и издаёт смешок.
—
Он ставит на пол поднос с едой и пропихивает его в щель под решёткой. Еда пролезет, а человек нет.
— Спасибо, дружище! Неужели опять похлёбка из гнилой пшеницы с крысиными хвостами?
— Сегодня хвосты особенно вкусные, барон! Лично для вас отбирал лучшие!
Он снова издаёт смешок, и я улыбаюсь в ответ. У меня ушло больше полугода, чтобы расположить к себе угрюмого охранника, теперь я бы, наверное, мог назвать себя его другом. За это время я успел узнать всю его жизнь — от самого детства до его нынешних пятидесяти лет. И надо сказать, годы эти прошли не намного лучше, чем моё нынешнее заточение.
— Что слышно на свободе? — спрашиваю я.
— Ничего особенного. Король объявил отбор. Наш монарх наконец хочет жениться, да прославится его светлейшая огнедышащая задница на все времена.
От слова «отбор» меня словно подбрасывает, и я сажусь.
— Отбор? Ты сказал «отбор»?
— Ну… А ты чего подскочил? Аппетит проснулся, барон?
— Что там про отбор? — нетерпеливо говорю я.
— Я же рассказываю. По всему королевству снова рыщут, разыскивая самых пригожих девиц, способных ублажить короля. Священное действо, благословлённое богами, и всё такое. Люди только и трещат об этом без умолку. Вспоминают отбор того князя дракона… как его там звали… забыл.
— Ивар Стормс, — говорю я мрачно.
— Точно, Стормс. Тот самый подохший дракон. Видать, невеста была такая страшная, что он концы-то и отдал.
Бэйл гогочет, но, видя, что я не улыбаюсь и не поддерживаю его шутку, как обычно, он перестаёт смеяться.
— А чего такое?
— Ничего, — говорю я и снова ложусь, глядя на луч света, прорезающий мою камеру. — Не завидую я девицам, которые попадут на этот отбор.
— Это ещё почему?
— В прошлый раз многие погибли.
— Но победительница-то получила куш! — с восторгом говорит он. — Девчонка из захолустья получила замок и несметные деньжищи. Таких, клянусь, даже у тебя не было, барон, хоть ты и рассказываешь, что был богат как ростовщик. Подумаешь, жених не дожил до свадьбы, а денежки-то всё равно ей достались.
— Ты откуда знаешь? — с трудом скрывая дрожь в голосе, спрашиваю я.
— Это все знают. Правда, потом она, говорят, пропала куда-то. Съехала из замка своего, все денежки забрала — и так её и видали. Шустрая девчонка.
— А что с детьми?
— Какими детьми? — непонимающе спрашивает Бэйл.
— Не важно, — задумчиво говорю я.
И чего я так разволновался? Мне сидеть в этой камере до конца моих дней, я больше никогда не увижу лиц своих друзей, не обниму родителей, не смогу жениться и взять на руки своего ребёнка. Буду гнить тут, пока не сдохну.