Расплата. Трилогия
Шрифт:
6 ч. вечера. -- Неожиданное открытие: к нашему поезду прицеплен еще один вагон, в котором два путейца. Один из них -- помощник начальника движения. Адмиралу он сообщил, что "прицепился" с целью улаживать недоразумения в пути и содействовать беспрепятственному следованию; нам же в дружеской беседе давал несколько иные объяснения, а именно -- что воспользовался "разрешением" на пропуск экстренного поезда (адмирала "приказано" не задерживать и никаких неприятностей ему не чинить) для осмотра линии. Собранные сведения весьма неутешительны: 2/3 паровозов умышленно поломаны; работает не более 30 % всего подвижного состава; сейчас второй перегон (120 верст) идем с тем же паровозом и с тем же машинистом, так как в депо смены
Какой безотрадный пейзаж! Пологие холмы, обширные низины (путейцы говорят -- солончаковые), и на сотни верст ни кустика, ни деревца, ни признака человеческого жилья... Чахлая травка, на которой и овце не прокормиться, чуть торчит из-под тонкого слоя снега жесткими, растрепанными кустиками. -- Пустыня".
"23 ноября. -- Ночью. -- Холмы стали выше и сгрудились. Мы то ныряем в глубокие выемки, то бежим по высоким насыпям. И все то же безлюдье. Да, в сравнении с этой частью Забайкалья даже Северная Маньчжурия -- чистый рай...
На станции Оловянной застряли. Впереди, верстах в двадцати, воинский поезд потерпел крушение. Разбито три "теплушки". Около двадцати человек раненых и обожженных. Адмирал немедленно командировал туда нашего доктора с добровольцами на нашем же паровозе. Пользуясь долгой стоянкой, я набрался храбрости и проковылял в буфет, где съел жареного рябчика и семь штук забрал в запас (очень уж надоели ветчина и консервы -- наше обычное питание).
В 6-м часу утра тронулись дальше. Вернувшийся доктор сообщил, что крушение обошлось сравнительно благополучно -- нет не только убитых, но даже и раненных более или менее серьезно.
Появился кустарник, стада коров и табуны лошадей. Местами видны бурятские поселки.
Начиная со станции Бурятской (после 8 ч. утра) пошел лес, правда, еще жиденький. Чаще и чаще видны деревни.
Изумительно красив перевал через водораздел между Агой и Ингодой. Прошлый раз (по пути в Артур) проезжал это место ночью и не мог полюбоваться. Ясно, тихо, мороз -- 18RR.
На станции Чита-город -- задержка. Помощник начальника движения объяснил, что по полотну движется толпа манифестантов, тысяч около трех, направляясь к городу. -- Опасно дать ход, пойти навстречу. Могут принять за противодействие и устроить крушение. Лучше пропустить. В 1 ч. 50 м. дня процессия прошла мимо нас. Два красных знамени и за ними, в полном порядке, два военных оркестра: один казачий (желтые погоны), а другой -- не знаю какой (красные погоны) (Узнал позже, что железнодорожного батальона). Издалека слышна была "Марсельеза", но когда шли мимо поезда, оркестры не играли, а пел большой, довольно стройный хор, которому подтягивала вся толпа. Что-то вроде -- "Пора рабочему народу добыть себе свободу...". В толпе много на вид интеллигентной публики (мужчин и женщин), чиновников различных ведомств (в форме), даже офицеров и масса солдат...
В 2 ч. 5 мин. дня путь очистился. Дали ход. Курьезная подробность: на станции у поезда задержалось, отстав от процессии, изрядное количество серых папах, которые столпились на платформе у адмиральского вагона. Увидев адмирала в окне, кричали "ура!", устроили овацию. Вот тут и пойми что-нибудь!..
На следующей станции от путейцев, справившихся по телеграфу, узнали, что в Чите все обошлось благополучно. Губернатор (ген. Холщевников) принял манифестантов и с балкона держал им речь. Уступая просьбам, освободил с гауптвахты офицеров, арестованных за участие в митингах, и согласился на учреждение совета выборных от всех сословий, в котором сам был председателем. Шутя, говорили: "Президент Читинской республики". -- Умно поступил. Если бы его ухлопали и власть перешла бы в руки какого-нибудь "комитета" -- армия Линевича была бы отрезана от России".
"24 ноября. -- Идем без особых приключений и довольно бойко (в среднем сорок верст в час). Около 1 ч. дня пришли на станцию Мысовая, где имели случай пообедать "в
Сведения его оказались верными. В 2 ч. 20 мин. дня нам подали паровоз. -- Далеко ли уедем? Как долго будем пользоваться этим любезным отношением? Забастовка -- всероссийская. Требование -- помилование инженера Соколова, приговоренного в Кушке к смертной казни.
7 ч. вечера. -- Помощник начальника движения говорит, что не застряли единственно благодаря присутствию адмирала. Наш поезд объявлен "воинским". Все прочие задержаны. Бог даст, под той же фирмой пойдем и дальше.
9 ч. вечера. -- На Кругобайкальской дороге. Небо разъяснило. Чудная лунная ночь. Дорога не просто красива, а прямо пугает своей красотой. Порой, когда слева -- стена гор, а справа -- невидимый из окна обрыв, и, скренившись на закруглении, словно заглядывая в бездну, поезд мчится над зеркальной поверхностью озера -- жутко...
На станции (?) у южной оконечности Байкала достали петербургские газеты от 10 и 11 ноября. Давно их не видели. Читаешь -- и глазам не веришь... Что там поезд! Кажется, сама Россия мчится куда-то, скренившись над бездной... Лопни ось, подломись шпала -- и все рухнет!..
На той же станции меняли паровоз и бригаду. К нам сел (застрявший здесь) ревизор движения. Довелось быть свидетелем любопытной сценки:
Ревизор движения (направляясь к вагону и обращаясь к группе служащих и рабочих). -- Ну, что? доеду до места? жив буду?
Голоса (дружественно и ободрительно). -- Поезжайте, Александр Александрович! Пока что, будьте спокойны! "Такого" распоряжения еще не получено...
В 11 ч. 25 мин. пришли на станцию Байкал. Последние три часа, не отрываясь, простоял у окна, любуясь дорогой.
25 ноября. -- Вчера на станции Байкал вполне оценили то обстоятельство, что железнодорожная забастовка не распространяется на буфеты... Правда, вместо зала первого класса -- какой-то грязный сарай, но какие закуски! Два года не видел ничего подобного (Возможно, что этот восторг объясняется именно двумя годами на пище, преимущественно консервированной).
Придя в вагон, заснул, как удав. Не слышал ни прихода в Иркутск, ни свистков и толчков при переводе нашего вагона с одних путей на другие.
С забастовкой ничего не разберешь. Не то есть, не то нет. Во всяком случае, правильное движение прекратилось, хотя обещают, что завтра пойдет последний (?) экспресс и наш вагон прицепят к нему.
Публика разбежалась -- посмотреть город, узнать новости, а главное (так я думаю) -- хорошо позавтракать и пообедать. В вагоне остались только увечные. Попытка добыть пищу из станционного буфета через проводника успехом не увенчалась. Вокзал буквально набит пассажирами и их багажом. Порядок должен был бы поддерживаться воинским караулом, но большинство часовых -- сильно "поддавши"; начальства не видно вовсе. Посланному сказали: "Не до тебя тут! Пусть сами приходят!" -- Пришлось двинуться в поход (неблизкий и нелегкий). Вид у меня был самый "товарищеский" -- мерлушковая шапка, купленная во Владивостоке, изумительного покроя пальто-сак, сшитое японцем в Сасебо, а на ногах -- теплые калоши, похожие на водолазные башмаки; к тому же, более месяца не стрижен; бреду с трудом, опираясь на палку. Удачно проник не только в зал, но даже за стойку буфета. Хозяин, видимо, принял меня за "услужающего". Быстро сговорились, даже совместно составили меню, а когда я (в ожидании будущего) выпил рюмку водки, закусил балыком и хотел заплатить, то буфетчик дружески хлопнул меня по плечу и сказал: "Что за счеты!" -- Не стал спорить.