Расплата
Шрифт:
– А моя хорошая знакомая. Я у них часто бываю.
– До свидания, тороплюсь я.
– И, как бы сопротивляясь чему-то в себе, добавил: - Жена ждет, сынишка. Три года их не видал.
– Попей кваску на дорожку, как тебя...
– Василий.
– Да, да, Василий... вить мне Настя говорила. Память девичья. Постой, квасу принесу.
Василий выпил квас, ласково посмотрел на Соню и пошел прочь.
У мостка Василий оглянулся. Соня все еще стояла на крылечке и прощально махала рукой. Он тоже поднял руку...
Когда
Взглянул окрест - не будет ли еще дождя?
– и быстро зашагал по травянистой обочине дороги, сбивая грязными сапогами дождевые капли.
Да, летний дождь не страшен путнику. Прошумел, прошуршал, отхлестал и - нет его! Глядь, на небе уже радуга красуется! Яркая, пестрая, веселая!
3
Маша кинулась Василию на шею, прижалась лицом к его холодной от дождевой влаги груди. Не плакала - прятала сгоравшие счастливым огнем щеки.
Василий на одной руке держал Мишатку, другой обнимал Машу и, улыбаясь, смотрел на отца и мать, вышедших вслед за Машей. Захар неуклюже топтался на пороге, ожидая, когда сын подойдет ближе к избе, а Терентьевна суетливо, на ходу осеняла крестом счастливую встречу.
По русскому обычаю, Василий поцеловал всех троекратно, и его первого пропустили в избу.
– Сымай картуз, умойся с дороги, я полью, - захлопотала, засуетилась Маша.
– Сейчас... мешок развяжу, гостинец достану Мишаку.
– Он вынул несколько розовых петушков на палочках и два больших куска рафинада. Держи, Михаил Васильевич! Подарок фронтовой, оттого и дорогой!
– Василий ненасытно разглядывал лицо сына, теребя непослушные стриженые вихры. Потом торжественно извлек со дна мешка два кашемировых платка:
– А это, Михаил Васильевич, нашим мамашам!
– Один подал Терентьевне, с другим подошел к Маше и накинул ей на плечи.
– И хозяину есть гостинец. Держи, батя, трубку!
Соседи уже подглядывали в окна, завистливо шептались. Терентьевна незлобиво прогоняла:
– Отдохнуть дайте с дороги, содомы! Завтра утром приходи да смотри!
Василий умылся, сел за стол. Мишатка, набегавшийся за день, задремал на коленях отца.
– Пей больше молока-то! Пей, сынок! Не смотри на нас, мы недавно поели, - уговаривала Терентьевна Василия.
– Да я и так горшок выпил! Как бы во вред не пошло.
Маша не сводила глаз с родного лица.
Уже смеркалось, когда закончили радостную трапезу. Огня не зажигали. Маша бережно подняла с колен Василия спящего Мишатку и отнесла на свою постель.
– А мы на сеновале ляжем, - жарко шепнула она Василию.
– Там прохладнее, иди туда.
...После сладкого забытья Маша жалобно заговорила:
– А я ведь тебя ходила встречать... думала, ты наказал...
Василий притянул ее к себе:
– Молчи. Я все
4
На другой день по Кривуше проплыл длинный черный автомобиль и остановился у дома Гривцовых. Чекисты окружили дом, перерыли все Сидорово барахло, проверили все щелки. Жена Сидора рыдала, упав на кровать... Соседи попрятались в сараях. Только ребятишки любовались автомобилем.
– Да нет его дома, дорогие товарищи, - сквозь зубы скулил Сидор, шагая за чекистами по подворью.
– Разве он побегет в родное село? Тут его все знают, да и я его, подлеца, не прощу... Я ведь в Совете состою. Обчеством избранный... Нет его, зря беспокоитесь. Он теперь за границу небось махнул.
– Ну ладно, ты! Не скули!
– сердито гаркнул на него рослый чекист. А то тебя вместо него возьмем!
– Да разве отец за сына могёт?
– продолжал ныть Сидор, провожая их к калитке.
– От рук отбился. Сам его пять лет в глаза не вижу.
Когда автомобиль скрылся за поворотом, Сидор до боли скрипнул зубами и остервенело пнул сапогом грязную масленую тряпку, брошенную шофером на траву.
Ч А С Т Ь В Т О Р А Я
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Ожидание встречи с Лениным преобразило Рогозинского. Рослая фигура его стала казаться еще выше.
– Ты, брат, выпрямился еще на два вершка, - пошутил над ним губпродкомиссар Носов, которого Губком направил в ЦК вместе с Рогозинским доложить о положении дел в Тамбове.
Они шли по Кремлевской площади, с любопытством оглядываясь по сторонам, и радостно улыбались друг другу.
– Да ты пойми, Носов, хлебный ты комиссар, ведь все как в сказке получилось. Только что в тюрьме под расстрелом с тобой сидели, а теперь по Кремлю идем, Ленина сейчас увидим!
– Я больше тебя волнуюсь, только виду не показываю. Боюсь я, вдруг что-нибудь скажу не так, осрамлюсь.
– Не бойся, все будет хорошо! Ленин чуткий и простой. Мне о нем перед отъездом Подбельский рассказывал. Держись, говорит, смелее и говори только правду.
– А Подбельский часто видит его?
– Еще бы! Нарком и уполномоченный ВЦИКа.
Они вошли в приемную в точно назначенное время.
– Владимир Ильич ждет вас, - приветливо сказал секретарь.
– Да, да, я жду вас, товарищи тамбовцы!
– послышался голос из приоткрытой двери.
Рогозинский, а за ним Носов вошли в кабинет. Ленин шел им навстречу.
– Садитесь, тамбовские узники, рассказывайте! Как же это вы позволили себя запрятать в тюрьму?
– Вернувшись к столу, он склонил слегка голову набок.
– Я вас слушаю.
– Глупо получилось, товарищ Ленин, - ответил Рогозинский, - а сделать ничего было нельзя.
– Кратко и честно, - удовлетворенно улыбнулся Ленин.
– Всё честное выражает себя кратко. Исповеди лукавых всегда длинны.
– Виноваты и мы, что мобилизованных плохо встретили, - осмелев, заговорил Носов.