Расплата
Шрифт:
– Ты имеешь в виду Аркадия Синицкого?
– спросил Сергей тоном неуверенного школьника на экзамене.
– А тебе не зря дали чин подполковника, Серега. Мыслить ты за годы работы не разучился, - с легкой иронией сказал Чапченко.
Ничего не ответив, Сергей метнулся к стеллажу и практически сразу нашел папку, где было написано "Син54". Анциферов знал, что на самих папках, в которых хранились документы сверхсекретного в том числе и компрометирующего содержания, редко писались полные фамилии лиц, к которым материалы имели отношение. Это было сделано из соображений секретности.
– Интересно, - хмыкнул Сергей и положил фотографию обратно в папку.
За папкой "Син54" лежала папка "Печ62", названная по аналогии с предыдущей, по-видимому, в честь Александра Печорского, шефа службы безопасности Медиакона, обвиненного в убийстве нескольких чиновников, включая мэра города Норильска. Анциферов взял папку и недоверчиво повертел ее в руках, а потом повернулся к Чапченко и неожиданно спросил.
– Как ты думаешь, Саня, сколько документов содержит в себе это досье на Печерского?
Александр на секунду задумался, а потом сказал:
– А ты попробуй угадать, Серега.
– Пятьдесят?
– Холодно, гораздо меньше.
– Ну хоть двадцать документов там найдётся?
Чапченко замолчал.
– Ну, что ты молчишь?
– Cереж, там нет ни одного документа, если не считать фотографий убитых и фотографий "предполагаемых" убийц.
Слово "предполагаемых" он произнес так, что стало сразу понятно, что в "виновность" или причастность этих людей к указанным преступлениям он совершенно не верил.
Анциферов не сразу полностью осознал смысл слов, сказанных другом. Он, словно робот, машинальным движением вскрыл конверт формата A3 и высыпал на стол все небогатое содержимое досье на Печорского. Все досье состояло из восьми фотографий. Из них на четырех были изображены жертвы: трое убитых и жертва несостоявшегося убийства. На оставшихся четырех фотографиях был запечатлен сам Печорский и трое его "подельников".
Оправившись от увиденного, Сергей произнес:
– Да, немного, однако, потребовалось Генпрокуратуре, чтобы упрятать за решетку Печорского.
Внезапно Анциферов поднял палец вверх и медленно стал оседать на пол, как будто ему стало плохо с сердцем. Сев на пол, он обхватил голову руками и на пару минут застыл в состоянии некоторого анабиоза, словно индийский йог.
Чапченко внимательно смотрел на Сергея, боясь приблизиться и потревожить его.
– Я все понял, Саня, - тихо сказал Анциферов.
– Дело не в Синицком и не в Печорском. Они были просто разменными монетами в крупной игре. Дело в Хлопонине. Его пытались запугать, и у них ничего не вышло. И теперь настал черед самого Хлопонина.
Чапченко молча слушал его.
– Я даже не знаю, почему мне поручили это все.
Александр понял, что пора остановить эту тираду друга, пока все не зашло слишком далеко.
– Послушай, Сергей, давай оставим этот разговор. У меня трое детей, младшему всего полгода. Я не хочу ломать им жизнь. Я и так сказал и показал тебе много лишнего. Большего я сделать, к сожалению, для тебя сейчас не могу. А на месте Хлопонина оказаться тоже не хочу и тебе не советую. Подумай: едва ли на совершенно невиновного олигарха устроили бы такую охоту, начав арестовывать его ближайших сподвижников. Наверное, он кому-то очень крупно нагадил или использовал в своем бизнесе не совсем законные методы. Дыма без огня, как известно, не бывает.
– Саня, я допускаю, что Хлопонин вел свой бизнес не совсем честным способом, но если на него нет никаких улик, мы не можем арестовать невиновного человека только потому, что нам что-то кажется. Или я не прав?
Чапченко как-то недобро усмехнулся, глядя куда-то мимо Сергея.
– Серег, а ты попробуй объяснить это Попустинову, если, конечно, сможешь, или подай рапорт об отставке.
Анциферов посмотрел другу прямо в глаза.
– Спасибо тебе большое, Сань. Извини, что втравил тебя во все это. Давай выбираться из твоих катакомб.
Поставив на место все папки, они медленно пошли к выходу. Закрыв за собой обе металлические двери, они снова оказались в длинном коридоре, под потолком которого проходили трубы теплоизоляции. В конце коридора они снова очутились у лифта.
Чапченко замедлил шаг и вдруг остановился.
– Послушай, Сергей. Подумай хорошенько, стоит ли тебе во все это ввязываться и чего ты этим добьешься. Зная твою принципиальность, я бы на твоем месте не брался за это дело. Согласись лучше потерять работу, чем свободу, а, возможно, и жизнь. Слишком многое стоит на кону.
Сергей виновато улыбнулся и запел:
– "Не вешать нос, гардемарины,
Дурна ли жизнь иль хороша.
Едины парус и душа,
Едины парус и душа,
Судьба и Родина едины."
– Пошли домой, Карузо, - улыбнулся Чапченко.
Поднявшись на лифте, они вышли к проходной. Пенсионер, разгадывавший кроссворды, сменился на молодого парня в камуфляжной форме, надетой поверх тельняшки. Александр отдал ключи парню и расписался в журнале, и они вышли на улицу.
– Вас подвезти, товарищ подполковник?
– спросил Чапченко
– Было бы очень кстати, Сань, - тихо ответил Сергей.
Ехали молча, только однажды Александр ругнулся на подростков, перебежавших дорогу на красный свет практически перед его машиной. В устах Чапченко, однако, это прозвучало совсем не грубо.
Вдруг почти мгновенно начался дождь, очень быстро перешедший в сильный ливень. Чапченко тем не менее как ехал под сто, так и гнал дальше, не снижая скорости.
– Сань, не гони так. Не видно ведь ни хрена, - сказал Анциферов.
Чапченко ехидно ухмыльнулся.