Расплата
Шрифт:
Большинство диверсантов высказались за второе предложение. Избрали делегацию из трех человек, которые поздно вечером отправились в путь. Однако, не успев покинуть урочище, заколебались, вернулись в отряд, заявив, что пусть к гепеушникам идет тот, кому жить надоело. Тогда диверсанты проголосовали за третье предложение. И рано утром расположились на опушке леса километрах в пяти от города, отправив гонца в комендатуру.
Белянушкин уверял, что он не нажимал на диверсантов, а убеждал их. Возможно, поэтому почти все они сдались. Сбежали лишь двое.
Я отпустил Белянушкина домой, предупредив, чтобы он прибыл сюда на другой день в гражданской одежде.
В кабинет вскоре вошел Симачкин. Усевшись на стул, глядел на меня злобно, словно затравленный волк, немигающими желтоватыми
И на этом опросе я сидел как на горячих углях, с нетерпением ждал: вот-вот Симачкин произнесет фамилию Кунгурцева. Но — тщетно. А между тем Симачкин сообщил, что в его распоряжении имелось два пункта на границе, через которые переправляли японских агентов в Приморье. Перечисляя их, назвал Коршуна — двадцатилетнего агента, переброшенного вместе с японцем Хасирой в ноябре 1944 года севернее Имана.
«Кто такой Коршун?» — «Как я понял, Коршун — кличка агента, фамилии его не знаю». — «Где родился Коршун и кто его родители?» — «Не знаю». — «Кто готовил Коршуна?» — «Харбинская японская военная миссия, а переброской в СССР руководил Хасира». — «Каким способом переправили Коршуна в СССР?» — «Перебросили на лодке через Уссури». — «Сколько человек было в лодке?» — «К реке мы подошли втроем: Хасира, Коршун и я. Там уже находилась лодка с гребцом. Хасира нас проводил, а сам остался на берегу. Я сидел на корме лодки, управляя ею. Коршун — на носу. Его мы высадили на правом берегу реки и сразу же отправились обратно. Вскоре я нашел Хасиру и доложил ему о благополучной переброске Коршуна. До рассвета мы сидели с Хасирой у места переправы, укрывшись плащами, — надо было убедиться, что Коршуну удалось уйти в советский тыл». — «Какое задание имел Коршун?» — «Это мне неизвестно». — «Способ связи с ним?» — «Не знаю». — «Что сообщил Коршун с территории СССР о выполнении задания?» — «Если сообщил что-либо — только японцам».
Итак, сомнений не было: Кунгурцева перебрасывал в Приморье Симачкин. Но и тот не раскрыл его шпионскую личность…
Заканчивая разговор с Симачкиным, я сказал, что его придется взять под стражу. Он к этому был готов и робко попросил отпустить его домой — «на побывку». Я разрешил сходить домой, но только утром, вместе с моим помощником.
В то же утро взяли под стражу Белянушкина.
В Лишучжень прибыл второй эшелон отдела во главе с заместителем его начальника подполковником Тесленко: оперативные работники, следователи, технический персонал и более половины роты охраны.
Подполковник Тесленко осмотрел здание миссии, проверил документацию, поинтересовался о задержанных, а их было уже более шестидесяти. Остался доволен: «Молодцы, молодцы, ребята! Столько шпионов в кучу собрали. Такого букета в жизни не видел».
Мне и старшему лейтенанту Тимофееву было велено сдать дела и убыть на командный пункт армии.
Прибыл с этой группой сотрудников отдела и старший следователь капитан Таранихин. Перед самым отъездом я ознакомил его с материалами, касающимися дела Кунгурцева. Не забыл сказать и о том, что ездил в Мулинэ где якобы жил Кунгурцев. Следов его пребывания здесь не нашел. Указанный им адрес, где будто бы живут его родители, — ложный: на этом месте — контора шахтоуправления.
Со вторым эшелоном нашего отдела пришли крытые автомашины. На них должны были доставить в Ворошилов-Уссурийск
Японец, оказывается, пожелал сказать мне нечто важное наедине. Я доложил об этом подполковнику Тесленко. Тот распорядился привести Ясудзаву к нему. Войдя в кабинет, бывший шеф шпионской миссии некоторое время препирался, желая поговорить со мной с глазу на глаз. Я сказал, что от подполковника Тесленко у меня секретов не может быть. Японец с медовой улыбкой на лице заявил, что русские с ним обошлись очень хорошо. Поэтому в знак благодарности он желает сообщить, что задержанный нами Терещенко жил в Маньчжурии не под своей фамилией; под какой, правда, он, Ясудзава, не знает. Затем он сказал, что дарит мне свою очень дорогую собаку. Ему ответили, что учтем его информацию, а собаку, которая нам не нужна, постараемся передать хорошим людям. Японец, стиснув зубы, заулыбался и, не поворачиваясь к нам спиной, вышел в сопровождении конвойного из кабинета.
Подполковник Тесленко, провожая суровым взглядом подобострастно согнутую фигуру арестованного, сказал: «А неспроста он такой жест сделал, хотел прощупать нас — узнать, какая участь ждет его…»
И распорядился немедленно отправить задержанных в пункт назначения.
Эта поспешность обернулась ошибкой, которая нам позже дорого обошлась. Нам надо было в тот же день, как говорится, по свежему следу, после многозначительного «жеста» Ясудзавы, немедля допросить Терещенко, чтобы установить его подлинную личность. Мы этого не сделали, решив побыстрее отправить конвой, чтобы он засветло прибыл на нашу территорию.
Правда, я сразу же после убытия конвоя спохватился и, как бы ему вдогонку, выслал почтой в пункт его назначения рапорт о заявлении Ясудзавы относительно Терещенко. Предлагал приобщить к его следственному делу этот материал, полагая, что там дадут ему ход. Со временем выяснилось: ничего этого не произошло — рапорт где-то затерялся…
После передачи дел я, старший лейтенант Тимофеев и несколько автоматчиков вечером выехали на командный пункт армии — в район Муданьцзяна. В пути встретили офицеров штаба армии, узнали от них, что Муданьцзян почти полностью занят нашими войсками и что японцы заявили о своей капитуляции. Поздно ночью мы нашли отдел «Смерш» армии у станции Хандаохедзы. Здесь подробно ознакомились с обстановкой. Она была противоречивой. Несмотря на капитулянтское заявление японского правительства, его войска в Маньчжурии продолжали сражаться, ибо еще не получили приказа сдаться. И наши армии усилили натиск — разобщили основные группировки японцев, дезорганизовали управление, захватив с помощью десантов важнейшие стратегические пункты.
Лишь после этого, 17 и 18 августа, японцы в массовом порядке начали складывать оружие. Квантунская армия была полностью разоружена и пленена.
К этому же времени были ликвидированы подрывные органы японской разведки. Лишь кое-где на лесных дорогах и в таежных падях проявляли активность японские смертники, но и они сразу же обезвреживались.
Отдел контрразведки армии вместе с ее штабом вскоре прибыл в Харбин. Здесь мы разыскивали и задерживали агентов и сотрудников японской разведки, главарей белой эмиграции (БРЭМ), русского фашистского союза (РФС) и других подрывных организаций. Кроме того, проводили мероприятия по изъятию документации, представляющей историческую и оперативную ценность.
Но на первых порах с ходу включились в борьбу по ликвидации террористической вспышки. Дело в том, что в Харбине вдруг объявились бандитские группы, состоявшие из перешедших на нелегальное положение полицейско-жандармских чиновников и деклассированных элементов. По ночам в городе совершались грабежи, поджоги и убийства, иногда — и советских военнослужащих. Деятельность этих бандитско-террористических групп скоро была пресечена…
В Харбине нам усердно помогали не только местные жители, но и китайская криминальная полиция. Правда, помощью ее мы пользовались недолго.