Расплата
Шрифт:
Органы милиции, по нашей просьбе, в одном из стойбищ в верховьях реки Иман нашли людей, знавших гольда Максимку, который, по их объяснениям, погиб где-то в тайге. Время гибели и приметы пострадавшего совпадали с показаниями по этому вопросу Зайчикова.
Жене Дрозда через советское представительство по репатриации русских эмигрантов из Маньчжурии сообщили, что ее муж находится в Советском Союзе под следствием. Она сразу же заявила о своем намерении переехать вместе с младшим сыном Андреем в СССР…
Архивные документы полностью подтверждали сотрудничество Терещенко-Дрозда с японской разведкой в Маньчжурии…
Проходил день за днем — обвиняемый на допросах продолжал
В тот день Мазалович уже заканчивал свой очередной бесполезный допрос обвиняемого. Перед самой отправкой его в камеру вдруг спокойным тоном проговорил: «Между прочим, вас хочет повидать ваш сын. Как вы к этому отнесетесь?» — «Какой сын? Что вы опять сочиняете?» — «Ваш старший сын Игнат». — «Што?! Игнат?! — закричал Назар. — Разве живой?! Как он здесь оказался?!» — «Игнат жив и здоров и желает встретиться с вами».
Назар, казалось, лишился дара речи.
«Ну ладно, подумайте. Дадите мне ответ на очередном допросе».
После этого разговора случилось так, что следователь, занятый другими делами, два дня не имел возможности встречаться с обвиняемым. А тот между тем уже сам несколько раз напрашивался на допрос, заявляя администрации тюрьмы, что хочет давать показания.
Кунгурцева — Игната Назаровича Дрозда — этапировали в Хабаровск и там побеседовали. Он согласился встретиться с отцом. И вскоре их свидание состоялось.
Юридически встречу оформили как опознание Игнатом своего отца, поскольку последний все еще продолжал отрицать, что является Дроздом. Официальная процедура опознания заняла не более десяти минут, а протокол — половину листа. Но встреча, проходившая в следственной комнате тюрьмы, длилась несколько часов. Тогда и произошел перелом в настроении арестованного — Назара Дрозда.
Отец и сын, словно не замечая следователя, испуганно и удивленно, во все глаза, смотрели друг на друга, потом уселись рядом на табуретки.
«Где сейчас живешь, сынок, и как сюда попал?» — «Разве ты не знаешь об этом? Я ведь по твоей милости и по требованию японцев пробрался сюда, в Советский Союз. Через несколько месяцев меня поймали и судили за сбор шпионских сведений для японской разведки». — «Сколько же тебе дали?» — «Осудили меня на семь лет, из них я больше половины уже отбыл». — «Где ты живешь? Я гляжу: такой упитанный и справный. Да и костюм на тебе что надо». — «Нахожусь в исправительном лагере, работаю там на лесокомбинате. На заработанные деньги кое-что покупаю. Вот — этот костюм, ботинки. А ты, отец, все борешься с Советами?» — «Нет, сынок, я давно ни с кем не борюсь, но чувствую, что запутался, не знаю, как быть…» — «Ты ведь скрывался от Советских властей?» — «Да, сбежал я в 1945 году и петлял, как заяц, пока не взяли». — «Зачем же укрывался, почему не повинился?» — «Боялся, что расстреляют и будут мстить нашей семье. В этом меня убеждали японские разведчики». — «Нет, отец, думаю, ты делал не то, что нужно. Я на себе испытал, что советские органы власти поступают гуманно, если человек, совершивший преступление, искренне раскаивается. Отец, а что ты знаешь о маме и Андрее?» — «С 1945 года ничего о них не знаю. А что тебе известно?» — «От следователя узнал, что мама и Андрей в Мишани, подали заявление на переезд сюда. Приютят их, пока обживутся, тетка Устинья и дядя Кузьма Зайчиковы. Я думаю, они правильно поступили…» — «Ой, горе мне, — застонал Назар, — запутался я окончательно, семью подвел. Сынок, прости меня, грешного, это я тебя в тюрьму закатал. Нету мне пощады… — Немного
После встречи с сыном Назар стал покладистее, тише. Порою на него накатывалась хандра и терзало чувство безысходности, но рассказывал о себе, правда, все, каялся в совершенных преступлениях, словно на исповеди: «Засосала меня в это болото жадность. Хотелось разбогатеть любым путем…»
Так снималась маска с лица человека, жестокого и корыстного…
На одном из допросов следователь спросил арестованного: «Как же вы, сын бедного крестьянина, столь натерпевшийся от несправедливости помещика, пошли на службу иностранной разведке, действовали во вред рабочим и крестьянам родной страны?»
Назар долго молчал, но потом взглянул исподлобья на следователя, развел руками: «Да нешто я вот так, по своей воле и желанию все делал?» — «А разве вас кто неволил совершать преступления?» — «Нет, никто меня не заставлял, но… постепенно болото засосало…» — «Вот и расскажите правдиво, как все случилось». — «Сказ мой недлинный! — в отчаянии махнул рукой Назар. — Да, может, вам все уже известно…»
Он довольно полно сообщил следствию о себе: как убил помещика Нудилина, как отбывал каторгу, рассказал о службе в колчаковской армии, об уходе вместе с Афанасием Черных в приморскую тайгу…
«Почему вы сбежали с семьей в Маньчжурию?»
На этот вопрос Назар ответил, что, после того как от его руки погиб гольд Максимка, Зайчиков, будучи свидетелем той гибели, не на шутку перепугался и раболепно прислуживал убийце. Однажды, вернувшись из тайги, рассказал, что какой-то гольд ищет Максимку и плутает у Рокотуна. В разговоре с Зайчиковым гольд сказал, что след пропавшего потерялся недалеко от родника, и поинтересовался, в какой обувке Назар ходил в ту пору по тайге. И Назар понял, что ему грозит смертельная опасность: гольды — исключительно пытливые следопыты и очень мстительны. Они, видно, уже напали на его след.
Это была первая причина бегства Назара в Маньчжурию. Была и другая. Тот же Зайчиков в январе 1930 года, будучи своим человеком среди бедняков Тамбовки, узнал от них, что Назара хотят раскулачить. Сельсовет вроде бы вынес такое решение и направил его на утверждение в райцентр — в Чугуевку. Вот тут Назар и заметался. Проводил ночи без сна — в раздумьях, что предпринять.
Тогда и вспомнил своего старого знакомого — охотника Горбыля Леона, который жил в приморском городке Бикине и который водился с контрабандистами. Назар поехал к нему за советом. Горбыль тогда сильно сдал: постарел, поседел, совсем забросил таежный промысел. Усох в щепку. Назар почувствовал, что Горбыль чем-то обеспокоен.
«А ты иди, Назар, и повинись перед властями, — посоветовал усмехаясь Горбыль. — Да отдай людям лишнее богатство. Так тебя простят и не тронут…» — «Где же правда, Леон? — вскипятился тогда Назар. — Неужели добытое своим горбом добро, этими вот мозолями, я должен сам отдать кому-то?!» — «А ты тут не кричи, ежели пришел советоваться. Знаю, каким горбом ты нажил свое богатство! — посуровел Леон. — Тебе еще долго надо отмывать свои руки и каяться за погубленные души…»