Распутин. Почему? Воспоминания дочери
Шрифт:
— Ах, это. Ну, я всего лишь поговорил с ним не сколько минут.
Мария Евгеньевна встревожилась. Феликс солгал. Сказал, что не виделся с отцом, а потом вдруг признался, что виделся. Она попросила князя приехать к ней.
К этому времени все уже были уверены — отец мертв. Даже царица. Она плакала, повторяя:
— Аннушка, что мы будем без него делать? Что будет с Алексеем?
Приведу здесь письмо Александры Федоровны Николаю от 4 ноября 1916 года: «Если бы у нас не было Его (то есть моего отца), все бы уже давно было кончено — я в этом убеждена».
Страшно
Феликс был уверен в собственной безнаказанности. Уверенности ему добавляли телеграммы и телефонные звонки от представителей высших кругов общества, включая членов императорской семьи. Все они считали Феликса главным исполнителем пока еще не доказанного убийства, и все давали понять, что поддерживают его.
Надо заметить, что именно эти телеграммы и телефонные звонки сослужили плохую службу Феликсу. Именно они дали основание полиции сразу же распознать главного исполнителя преступления.
Князь считал, что если он сам не сознается — никакая сила не сможет его обвинить в содеянном. Но как раз в себе он и не был уверен. Нервы его окончательно расстроились. Он решил, что самое лучшее — уехать в Крым, в свое поместье и там переждать тревожное время. Феликс был уверен — историю замнут.
Однако для проформы он отправился к министру юстиции. Тот был вежлив, однако дал понять князю, что лучше бы ему остаться в Петербурге. Вскоре царицей было отдано распоряжение о домашнем аресте для Феликса и Дмитрия. (Надо заметить, что распоряжение это застало их обоих во дворце Дмитрия, где они еще раньше вместе жили.)
Полицейский инспектор пришел к нам домой в сопровождении епископа Исидора, который был другом отца. Инспектор показал испачканную кровью калошу, и мы тут же узнали в ней одну из отцовских. Он сообщил, что ее нашли на льду возле Петровского моста. Еще он сказал, что под лед спускались водолазы, но ничего не нашли.
Мы с Варей и раньше были уверены, что отца уже нет в живых, но теперь, увидев калошу, поняли бесповоротно, что его убили.
Послали маме телеграмму, в которой написали только, что отец болен и что ей надо приехать в Петроград.
Потом я вспомнила о письме, которое передал мне отец вечером накануне. Села читать вслух Варе и Кате:
«Мои дорогие!
Нам грозит катастрофа. Приближаются великие несчастья. Лик Богоматери стал темен, и дух возмущен в тишине ночи. Эта тишина долго не продлится. Ужасен будет гнев. И куда нам бежать?
В Писании сказано: «О дне же том и часе никто не знает». Для нашей страны этот день настал. Будут литься слезы и кровь. Во мраке страданий я ничего не могу различить. Мой час скоро пробьет. Я не страшусь, но знаю, что расставание будет горьким. Одному Богу известны пути вашего страдания. Погибнет бесчисленное множество людей. Многие станут мучениками. Земля содрогнется. Голод и болезни будут косить людей. Явлены им будут знамения. Молитесь о своем спасении. Милостью Господа нашего и милостью заступников наших утешитесь.
Григорий».
Глава 30
После
«Толку нет» — Опознание — Царская милость — Все пошло прахом — Февраль, начало конца — Месть мертвому — Арест — Прочь отсюда
Александра Федоровна была вне себя от гнева. Но когда она вызвала Протопопова в Александровский дворец и потребовала немедленно расстрелять преступников, он сказал, что необходимо доказать их участие в убийстве, и что собственно говоря, еще не установлено точно, было ли совершено преступление.
Протопопов советовал дождаться возвращения из Ставки Николая.
Не все, кто знал моего отца, горевали. Были и такие, кому смерть отца принесла облегчение.
В модных салонах пили за здоровье Феликса Юсупова.
Великий князь Александр Михайлович с недоумением встретил известие об убийстве моего отца. Он передает слова собеседника: «Ты какой-то странный, Сандро! Ты не сознаешь, что Дмитрий и Феликс спасли Россию!» Великого же князя не оставляли предчувствия, что теперь-то Россию и ждут самые большие несчастья.
Повторяет мысль Александра Михайловича и княгиня Палей: «Эта драма была началом революции».
Получив известие о случившемся, из Ставки Николай немедленно приказал провести срочное расследование.
Алексей со слезами требовал, чтобы убийц поймали и наказали.
Алексей очень любил моего отца. Я сама не однажды видела, как царевич бросался к нему на шею в искреннем детском восторге. Алексей буквально вис на моем отце, уцепившись руками и ногами. Как-то мой отец не удержался на ногах, и они вместе свалились на пол. Стали в шутку мериться силами. Победил, разумеется, Алексей.
Чуть позже Анна Александровна передавала мне слова царевича, за которого после смерти моего отца взялись придворные доктора: «И лечат меня, и лечат. А толку нет. Он (то есть мой отец) только яблочко принесет, и все пройдет».
На следующий день водолазы нашли тело подо льдом возле Петровского моста.
Протопопов позвонил мне. Попросил опознать тело.
Когда прибыл автомобиль, посланный за мной Протопоповым, Варя и Катя тоже вызвались ехать.
Улица, ведущая к Петровскому мосту, была перекрыта полицейским кордоном и солдатами. Разрешали проезжать только автомобилям, посланным по официальным поручениям.
Когда мы остановились на берегу, нас отвели к домику, в который было перенесено тело отца.
Я подошла близко. Это был, безусловно, он.
Один висок вдавлен от удара. Грязь и водоросли покрывали лицо. Самым ужасным зрелищем — так как худшие увечья были скрыты грубым одеялом — был правый глаз, висящий на тонкой ниточке. На запястьях виднелись глубокие, кровавые борозды — он боролся, стараясь освободиться от пут, когда пришел в себя подо льдом. Закоченевшая правая рука лежала на груди, пальцы были сложены щепотью, как для крестного знамения.