Распутин. Почему? Воспоминания дочери
Шрифт:
Отец стоял у раскрытого бюро. Я увидела пачку ассигнаций.
— Это твое приданое — три тысячи рублей, — сказал отец.
Около семи часов раздался звонок в дверь. Пришел Александр Дмитриевич Протопопов — министр внутренних дел, часто навещавший нас.
Вид у него был подавленный. Он попросил нас с Варей выйти, чтобы поговорить с отцом наедине. Мы вышли, но через дверь слышали все.
— Григорий Ефимович, тебя хотят убить.
— Знаю.
— Я советовал бы тебе несколько дней не выходить из дома. Здесь ты в безопасности.
— Не
— Отмени все встречи.
— Поздно.
— Ну так скажи мне, по крайней мере, куда ты со брался.
— Нет. Это не моя тайна.
— Ты не понимаешь, насколько серьезно твое положение. Весьма влиятельные особы замыслили посадить на трон царевича и назначить регентом великого князя Николая Николаевича. А тебя либо сошлют в Сибирь, либо казнят. Я знаю заговорщиков, но сейчас не могу назвать. Все, что я могу — удвоить охрану в Царском Селе. Может, ты сегодня все же останешься дома? Подумай. Твоя жизнь нужна их величествам.
— Ладно.
Когда Протопопов ушел, отец сказал, ни к кому не обращаясь:
— Я умру, когда Богу будет угодно.
Потом около часа мы сидели в столовой. По просьбе отца я читала Евангелие от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог…» И отец толковал: «И Слово было плотию и обитало с нами».
Часы в прихожей пробили десять. Отец поцеловал Варю, потом меня, пожелал доброй ночи, потом отослал нас спать. Они с Катей поговорили еще, вспомнили о прежней жизни в Покровском, о купаниях и рыбалке на Туре, о хозяйстве.
Я не могла уснуть. Меня заполнял страх. Когда часы пробили одиннадцать, Катя тоже легла спать. Вскоре дом погрузился в тишину, нарушаемую тиканьем часов, отсчитывающих последний час жизни моего отца в доме номер 64 по Гороховой улице.
В назначенный час отец вышел из дома. Его ждал присланный Юсуповым автомобиль.
Круг замкнулся
Теперь никто из нас уже не мог помочь отцу.
У каждого из заговорщиков были свои, особые причины ненавидеть отца.
О Феликсе Юсупове, Михаиле Владимировиче Родзянко, великой княгине Елизавете Федоровне, вдовствующей императрице Марии Федоровне сказано уже достаточно. Добавлю только, что, очевидно, заговорщики все-таки понимали бессовестность и беззаконность своих намерений, и чтобы придать им видимость порядочности и патриотичности, Родзянко, например, всячески распространял слухи о «расположенности царя избавиться от Распутина». Об этом свидетельствует Бьюкенен.
Что же касается остальных…
Великий князь Дмитрий Павлович был целиком порабощен Феликсом и пошел бы на любое преступление, чтобы угодить ему.
Капитан Иван Сухотин, такой же порочный, как Дмитрий и Феликс, видел в убийстве очередную пикантную авантюру. Кроме того, ему льстило, что его, невысокородного, позвали в компанию аристократов.
Владимир Митрофанович Пуришкевич принадлежал к числу
Доктор Станислас Лазоверт — служил хирургом в санитарном поезде под командованием Пуришкевича. Он стремился угодить начальнику. Именно ему было поручено приготовить яд, чтобы отравить отца. (Много лет спустя до меня доходили слухи о том, что Лазоверт — не простой исполнитель, а ни мало ни много — английский шпион, имевший в этом деле свой интерес.)
Как бы там ни было, все они собрались ради одного — убийства.
Глава 29
Убийство
Декорации — Как это было — Розыски — Вокруг убийства — Письмо с того света
О том, что происходило в доме Юсупова, мне известно от человека, имя которого я не решаюсь открыть и теперь.
Феликс тщательно продумал декорации предстоящего спектакля. Он мнил себя великим эстетом и даже в мелочах старался придать самому гнусному делу внешний лоск. В своем дворце на Мойке он переоборудовал винный погреб — соорудив из него роскошную комнату. (Погреб — чтобы крики обреченного не могли достигнуть посторонних ушей!)
Сводчатый потолок, арки, старинная мебель, персидские ковры, бесценная посуда, кубки, скульптуры — все это должно было, по его мысли, подавить Распутина, дать ему почувствовать, в каком высокородном доме его принимают. Столетия рода Юсуповых-Сумароковых-Эльстонов должны были взирать на отца отовсюду, указывая на его малость и ничтожество.
На одном из буфетов, недалеко от камина, Феликс положил древнее распятие из хрусталя, отделанное серебром.
Остальные заговорщики должны были разместиться до подачи условного знака над погребом, в кабинете, также специально оборудованном для этого случая.
Феликс проводил гостя вниз по лестнице, в салон. Отец удивился, почему не идут сразу к больной. Сверху доносились звуки граммофона, голоса. Князь объяснил, что у жены вечеринка и скоро она сама спустится. Отец удивился:
— А как же голова?
Князь неопределенно махнул рукой.
Комната выглядела так, будто ее только что покинули ужинавшие. На шахматном столике — неоконченная партия.
Сняв шубу, отец подошел к камину, опустился на один из стоящих рядом больших диванов лицом к яркому пламени.