Распятая на звезде
Шрифт:
В предутреннем мареве застучала дрезина. Перед станционным перроном она возникла внезапно, как будто сама собой материализовалась из густого тумана. Разминая затекшие ноги, из нее спрыгнули пятеро вооруженных мужчин. Трое не представляли собой ничего интересного: холщевые штаны, косоворотки на выпуск. А вот двое других оказались весьма примечательными. Они были одеты в давно позабытые офицерские мундиры – неужели белые?
Один из них был покрупнее, хотя и невысок. Китель сидел на нем просто великолепно, прямо, как на картинке. Смущало только то, что в лице его
Все пятеро неспешно спустились с насыпи, постучали в первые же ворота. В этот ранний час там уже не спали – хозяйка с дочкой стряпали пирожки. Незнакомцам они долго не открывали. Затаились, как будто дома никого нет. Но предательский дымок, вившийся из печной трубы, выдавал их присутствие.
Стук в ворота все усиливался, становился настойчивым. Собака во дворе залилась неистовым лаем. Надо открывать, добром не уйдут!..
В горницу гости ввалились всей гурьбой, разом и, не дожидаясь приглашения, расселись за столом:
– Принимай, мать спасителей. Кончилось у вас большевистское иго. Праздник этот сейчас и отметим. Мечи на стол!
– Спасать нас, вроде, не от кого, – женщина нехотя протянула тарелку с уже готовыми пирожками. Дочка поставила крынку с молоком.
– А большевики, комиссары у вас есть? – непрошеные гости с аппетитом уплетали немудреное угощение. Они были очевидно голодны, видимо, добирались откуда-то из далека.
– Да какие у нас комиссары? Из власти – один Ванька-сельсоветчик. Мы – люди мирные, в политику не лезем.
– А где этого Ваньку найти?
– В сельсовете, где же еще. В конце деревни изба с красным флагом. Он из нее почти не выходит – хромой и немощный. На империалистической войне все здоровье оставил. Он у нас тихий, спокойный. Никакого вреда от него нет.
– Мы сами разберемся: есть от него вред, или нет.
– Шуруйте, бойцы в сельсовет, найдите этого Ваньку, – закончив есть, приказал обладатель кителя, тот, что был постарше. – А мы с юнкером пока здесь задержимся, за хлеб-соль рассчитаемся.
Как только солдатики ушли, в комнате повисло напряженное молчание. Пока оставшиеся гости допивали молоко, дочь хозяйки скрылась за шторой в соседней спальне.
– Ну что, хозяйка. Иди сюда, – офицер поднялся из-за стола, отряхивая крошки с мундира. – Давно мужской ласки не видела?
– Какой там давно. Муж у меня на покосе сейчас. Завтра обещал вернуться.
– Завтра будет завтра. А мы с тобой здесь, сейчас, сегодня.
– Отойди, – женщина попятилась к печи, пытаясь дотянуться до ухвата. Но ее рука скользнула в пустоту.
Мужик резко дернул ее за руку, развернув спиной к себе. Другой рукой он крепко сжал горло своей жертве. Затем он швырнул ее на стол, раздавив тарелку, в которой совсем недавно лежали пирожки.
Из соседней комнаты раздался пронзительный крик! – пока в горнице продолжалась короткая схватка, юнкер успел заскочить за ширму и там накинулся на свою жертву…
Тем временем у сельсовета собралась жиденькая толпа. Собравшиеся увидели, как трое уже знакомых нам бойцов выволокли окровавленного мужика и бросили на землю отлеживаться.
– Вот этот кровопийца тянул из вас соки. Но сейчас мы за все с ним рассчитаемся.
– Оставьте убогого калеку. Что он вам сделал?..
– Господин офицер, – крикнул один из самозваных мстителей, увидев приближающуюся к ним парочку в кителях с ухмыляющимися рожами, – мы Ваньку-сельсоветчика нашли. Вот он лежит.
– Отлично! Я сейчас с ним займусь. А вы пока народ посторожите.
Солдатики разошлись широкой дугой, скинули с плеч винтовки и передернули затворы. К ним присоединился и юнкер с пистолетиком. Офицер же достал из-за голенища сапога нагайку с короткой рукояткой и тонким сыромятным ремешком и принялся стегать лежащего перед ним человека:
– Получи, краснопузая свинья, получи,.. получи!
Избиваемый катался по земле, нечленораздельно крича. Наконец он перевалился на живот и замер. Руки его оказались распластанными по сторонам. А на спину, исполосованную багровыми рубцами, сыпались и сыпались удары. У него уже не осталось сил для крика. А пальцы судорожно сжимали вырванную с корнем траву.
Толпа, сдерживаемая видом вооруженных людей, не пыталась прийти на помощь своему односельчанину. В этот момент к месту расправы прибежал какой-то доброхот:
– Господин офицер, у меня в бане скрывается беглый красногвардеец. Уже два дня, как там притаился. У него ноги стерты, идти не может. Но я его давно приметил, вида только не подавал. Но кто-то из деревенских ему еду носит. Пойдемте, покажу!
– Вот это будет отличная добыча, – самозваные мстители двинулись за своим новым провожатым, посчитав, видимо, что сельсоветчику будет уже довольно.
Баня оказалась едва ли не в центре села, в том месте, где крохотная речушка делала крутой поворот. Именно там она и прижалась к пологому берегу. Если красноармеец и заметил приближение людей, то бежать, да еще с больными ногами ему было некуда. Он забился за печку, в самый темный угол – теперь разглядеть его было непросто.
Дверь скрипнула. Офицер, еще не успевший привыкнуть к полумраку, сделал несколько шагов вперед и оказался в полоске света, падавшего из крохотного оконца.
– Бобыль? Ты? – воскликнул затаившийся красноармеец. – Как ты здесь оказался? И что это на тебе за наряд? Ты к белым переметнулся?
Вошедший, услышавший свое прозвище в тот момент, когда этого никак не ожидал, опешил. Он остановился и попытался всмотреться в чрезмерно информированного обитателя бани. Тот был неухожен и грязен (помещение, в котором он находился, по прямому назначению им, похоже, совсем не использовалось). Но рыбьи глаза с характерным немигающим взглядом не узнать было нельзя.