Рассказ человека, оказавшегося за бортом корабля
Шрифт:
– У меня нет мачете, – ответил мужчина.
Он говорил неправду. Мачете висело у него за поясом. Если бы в тот момент я мог за себя постоять, я бы силой отобрал у него мачете, очистил бы кокосовый орех и съел его целиком.
Позже я узнал, почему мужчина отказался дать мне кокосового молока. Он пошел в хижину, расположенную в двух километрах от того места, где лежал я, поговорил с людьми, и они предупредили его, чтобы он ничего не давал мне есть, пока меня не осмотрит врач. А ближайший врач жил в двух днях пути, в Сан-Хуан-де-Ураба.
Не прошло и получаса, как мы добрались до их дома, стоявшего у дороги. Там оказалось
О происшествии на эсминце тут никто ничего не ведал. Я попытался объяснить им, рассказать во всех подробностях, чтобы они поняли, как мне удалось спастись. Я считал, что весь мир знает о катастрофе. Но меня постигло разочарование… А женщина все поила меня с ложечки, словно больного ребенка.
Я несколько раз заговаривал о своих приключениях. Четверо мужчин и две женщины невозмутимо смотрели на меня, стоя в ногах кровати. Это напоминало какую-то ритуальную церемонию. Не будь я так рад своему спасению от акул и от бесчисленных опасностей, десять дней подстерегавших меня в море, я бы решил, что эти мужчины и женщины – инопланетяне.
Мне не дают выговориться
Женщина, которая поила меня, была воплощенной любезностью. Стоило мне заикнуться о моих скитаниях, как она говорила:
– Помолчите пока. Расскажете потом.
Я съел бы все, что попалось под руку. Из кухни в комнату долетали аппетитные запахи готовящейся пищи. Но все мои мольбы оказались напрасными.
– Мы дадим вам поесть, когда вас осмотрит врач, – раздавалось в ответ.
Но врач все не приходил. Каждые десять минут мне давали с ложечки подслащенную воду. Самая молоденькая из женщин, совсем еще девочка, обмыла мне раны тряпицами, намоченными в теплой воде, и мало-помалу мне становилось легче. Я был уверен, что нахожусь среди друзей. Ими руководили добрые намерения. Если бы вместо подслащенной воды они дали мне поесть, мой организм не вынес бы такой нагрузки.
Мужчину, который нашел меня на дороге, звали Дамасо Имитела. В десять часов утра девятого марта – то есть в тот же день, когда я выбрался на берег, – он отправился в соседнее селение Мулатос и вернулся домой с полицейскими. Они тоже не слышали о разыгравшейся на «Кальдасе» трагедии. В Мулатосе о ней не знал никто. Газеты туда не доходят. В одной из лавчонок установлен электрогенератор, который питает холодильник и радиоприемник, однако новостей там не слушают. Как потом выяснилось, когда Дамасо Имитела сообщил инспектору, что нашел меня полумертвого на берегу и что якобы я утверждаю, будто я – с эсминца «Кальдас», полицейские запустили электрогенератор и весь день просидели перед радиоприемником, слушая новости из Картахены. Но о катастрофе к тому времени говорить уже прекратили. Только ранним вечером мелькнуло короткое сообщение.
Тогда инспектор, все полицейские и шестьсот жителей Мулатоса поспешили мне на помощь. Вскоре после полуночи они нагрянули в дом Дамасо и разбудили меня своими громкими голосами. А мне впервые за двенадцать дней удалось забыться спокойным
Дышать было нечем. Я задыхался в переполненной людьми комнате. Когда я появился на пороге, в лицо мне ударил свет множества ламп и фонарей, и я на мгновение ослеп. Зеваки оживленно обсуждали происходящее, а инспектор полиции громко отдавал приказания. Упав за борт эсминца, я только и делал, что двигался в неизвестном направлении. В то утро я тоже отправился бог знает куда, не имея ни малейшего понятия о том, какую участь мне уготовила эта толпа доброжелателей.
Как я был факиром
Дорога от того места, где меня нашли, до Мулатоса долгая и трудная. Меня уложили в гамак, прикрепленный к двум палкам. За каждый конец взялось по двое мужчин, и они понесли меня по длинной, узкой дороге, освещаемой керосиновыми лампами. Мы шли под открытым небом, но жара стояла такая, словно мы сидели в наглухо закрытом помещении.
Каждые полчаса мои восемь носильщиков менялись. Тогда мне давали глоток воды и кусочек содового печенья. Мне хотелось выяснить, куда и зачем меня несут, но мне никак это не удавалось. Казалось, что молчал только я, голоса окружавших меня людей сливались в неумолчный гул. Инспектор, возглавлявший процессию, не подпускал ко мне никого. Вдалеке слышались крики, приказания, разные возгласы. Когда мы добрались до длинной улочки в Мулатосе, толпа разрослась настолько, что полицейские уже не могли ее сдержать. Было около восьми утра.
Мулатос – это небольшой рыбацкий поселок, почты там нет. Ближайший населенный пункт – Сан-Хуан-де-Ураба, куда дважды в неделю прилетает маленький самолетик из Монтериа. Когда мы добрались до Мулатоса, я решил, что мы у цели. Мне так хотелось связаться со своими близкими… Но Мулатос оказался лишь перевалочным пунктом, меньше чем на полпути до Сан-Хуана.
Меня поместили в какой-то дом, и народ становился в очередь, чтобы на меня поглазеть. Я невольно вспомнил факира, на которого за пятьдесят сентаво ходил посмотреть два года тому назад в Боготе. Желающие на него взглянуть должны были отстоять несколько часов в огромной очереди. За пятнадцать минут она продвигалась вперед всего на каких-то полметра. Когда любопытный доходил до комнаты, где в стеклянном ящике сидел факир, ему уже было не до факира. Больше всего ему хотелось пробкой вылететь из комнаты, размять ноги и вдохнуть свежего воздуха.
Единственная разница между факиром и мной заключалась в том, что факир сидел в стеклянном ящике. Факир не ел девять дней, я же провел десять голодных дней в море и еще один провалялся на кровати в Мулатосе. Передо мной мелькали разные лица – белые и черные, бесконечная вереница лиц. Жара стояла жуткая. Ну а я уже оправился настолько, что у меня даже появилось некое подобие чувства юмора, и я подумал, что в дверях вполне можно было бы продавать билеты желающим поглазеть на жертву кораблекрушения.