Рассказ о непокое
Шрифт:
— Это от канонады. У многих так. Только услышат орудийную стрельбу, сразу ко сну клонит…
Я не успел еще кончить фразу, когда рядом послышалось посапывание. Посмотрел на Вишню, посветив себе огоньком папиросы. Вишня спал…
Когда я проснулся — уже был день, серое утро, — Вишни рядом на кровати не обнаружил: он обходил все краны, откручивая их, и, горестно вздохнув, закручивал снова — воды не было.
— Пить хотите, Павло Михайлович?
— Глюкоза чертова… прямо жжет…
В самом деле, я тоже почувствовал, что все горит — ведь "введено в организм" добрых сто граммов чистого сахара.
— А в чайнике не осталось?.. В
— Что ж делать? Пропасть ведь можно…
Нет, пропадать нужды не было — я знал, как раздобыть воду, но для этого надо было одеться, а до чего ж не хотелось выбираться из-под теплого кожушка Вишни в холодную комнату.
— Есть два способа добыть воду… — начал я, чтоб оттянуть минуту вставания.
— Целых два? Давайте сразу оба, а то очень пить хочется!
— Надо либо спуститься вниз, в подвал — там всегда вода в кране. Только там очередь и… снова тащиться на девятый этаж.
Вишня крякнул: перспектива мало привлекательная.
— А другой способ?
— Это — наверх. Надо выбраться на крышу через чердак и набрать снега — вчера как раз выпал свеженький.
— О! — Этот способ Вишне понравился. — Одевайтесь!
— Одевайтесь вы.
— Хэ! Я же тут гость!
— А я — хозяин.
Я записываю и этот диалог, незначительный, мелкий, но мне тогда так отрадно было, что Вишня пытался шутить.
— Там же — дамы: зенитчицы, и я не имею чести быть им представленным.
— Вот и представитесь. А девчонки хорошенькие…
— Черт побери!..
Вишня начал натягивать штаны.
— А во что воду набирать?
— Не воду — снег: вон в ту миску…
Вишня кончил одеваться, но и меня не пощадил — сдернул свой кожушок, и мне пришлось-таки встать.
Мы пошли на чердак и на крышу вместе. Зенитчицы уже встали, если они ложились спать, и теперь готовили себе завтрак: разогревали на сухом спирту тушенку. Я познакомил их с Вишней, мы покурили вместе, девчата просили, когда пойдет газ, постучать им в потолок — они вскипятят себе чаю.
Когда мы вернулись домой, Вишня напился воды — мутной, желтой, снеговой воды с крыши, сел на кровать и вдруг заговорил уже совсем "по-вишневому", со свойственными только ему одному интонациями, которые не передать, не изобразить словами:
— А я уже, знаете, дома. Хе-хе-хе-хе-е-е-е-е!.,
Через несколько дней — уже после того как Павло Михайлович нашел дочь и жена приехала в Москву, — как-то утром, когда я только пришел в редакцию, я услышал, как скрипнула дверь в комнатке Вишни: значит, эту ночь он ночевал здесь, а не у жены и дочери. Через минуту дверь моей редакции приотворилась, и в щели показалось лицо Павла Михайловича.
Он ничего не сказал, только как-то заговорщицки подмигнул, а затем поманил меня пальцем.
Я встал и вышел в коридор.
— Что такое, Павло Михайлович? Почему не заходите, а?..
— Потому… секрет!
Вишня отошел еще на несколько шагов и снова поманил меня пальцем.
— Да что такое? Какой секрет?
— Тайна!
В голосе Павла Михайловича звучала шутка, но лицо было совершенно серьезное, даже какое-то испуганное или взволнованное…
— Что случилось?
Вишня дошел до своей двери, открыл ее и снова поманил меня.
Я вошел, не зная, чего ожидать — шутки или чего-нибудь важного?
Павло Михайлович сел и кивнул мне, чтоб я садился рядом.
Я
Тогда Вишня вынул тетрадь, положил ее себе на колени и раскрыл. Рука у него дрожала.
— Что это?
Вишня помолчал. Руку — чтоб не было видно, как пальцы отбивают дробь по бумаге, — он сунул в карман.
— Кажется… сумел…
— А?.. — Я не понял.
Вишня откашлялся:
— "Не знаю, сумею ли"… Помните, говорили мы с вами?..
— Павло Михаилович, дорогой!
Я, наконец, догадался: Вишня испробовал снова взяться за перо!
Отстраняя мою руку от тетрадки, Вишня сказал:
— Вы не разберете… Я сам. А вы послушайте и скажите…
Он был взволнован. Взволнован был и я.
— Ну, ну! Читайте же, Павло Михайлович.
— А вы не нукайте, я вам не конь.
Пробовал Вишня шутить, но казалось, что не шутит он, а вот-вот заплачет.
И Вишня начал читать.
То была "Зенитка". Знаменитая "Зенитка", которая немедленно же пошла по фронтам, которую читали все эстрадники Союза, которая выдержала десятки переизданий и которая вернула Павлу Михайловичу его улыбку — вернула народу его любимого популярного писателя, неповторимого Вишню с его "вишневыми" усмешками…
Только теперь, через два десятка лет, мелькнула у меня мысль: неужто тема "Зенитки" возникла в какой-то мере по ассоциации с теми зенитками, что морозной ночью сорок третьего года рокотали вокруг Москвы, с теми зенитками в Лаврушинском на крыше семнадцатого номера, что каждым выстрелом долбили нам темя и осыпали штукатуркой?
Мне приятно, если это действительно так.
Я познакомился с Вишней в тысяча девятьсот двадцать третьем году — когда был еще актером театра Франко и наш театр только что приехал из Донбасса в Харьков. Мы были приятелями с Костем Кошевским, а Вишня тоже давно с ним дружил, еще с тех пор, как в восемнадцатом году они вместе бежали из гетманского Киева и оказались где-то в Каменец-Подольске. Мы приехали в Харьков под вечер, а уже на другое или третье утро Вишня сидел в актерской гардеробной "Виллы Жаткина", где вповалку на соломе расположились на временное житье актеры. Кость Кошевский отрекомендовал Вишню, но это знакомство мне ничего не сказало. Вишня-фельетонист был мне неизвестен. Да и вообще это еще не был знаменитый Вишня — и Вишней, и знаменитым он станет как раз с двадцать третьего года — так что был это просто симпатичный молодой человек, рыжеватый, смешливый, с очень приятной, воркующей манерой говорить. На первое свидание со старым знакомым Вишня явился с подарком: принес два глечика молока, которые купил по дороге на базаре, и изрядную паляницу. Мы пили молоко с паляницей, а Вишня рассказывал нам всякую всячину, вводя нас, провинциалов, в курс столичной жизни. Он был мастак рассказывать — не припомню, о чем он именно говорил, но мы катались со смеху.
Через несколько дней — когда мы уже познакомились с Блакитным и я начал бывать в "Вістях" ежедневно, я снова встретил Вишню: он работал секретарем газеты "Селянська правда", которая была ближайшим соседом "Вістей" — в том же помещении она занимала целых две комнаты. А выходила тиражом в добрую сотню тысяч, что в те времена было цифрой почти астрономической.
А так как был Вишня одновременно и постоянным фельетонистом "Вістей" — чуть не в каждом номере печатал "маленький фельетон" в верхнем правом углу третьей полосы, — то и стали мы теперь встречаться регулярно: в знаменитом кабинете Василя Блакитного Вишня был завсегдатаем.