Расскажи мне три истории
Шрифт:
Джем проходит мимо, потому что, естественно, кто и должен быть свидетелем моего унижения, так это только она. На мгновение живот скручивает при мысли, что НН может быть Джем, и все это время это была шутка надо мной, но потом я себя приструняю и отгоняю эту мысль. Нет, у Джем есть дела поважнее, чем переписываться со мной до поздней ночи, осуществляя хитроумный план, дабы меня подставить. Моя дружба с НН настоящая, даже если Калеб и не готов пока со мной встретиться.
– Хотела бы я, чтобы ты вернулась туда, откуда приехала, – говорит Джем, спускаясь по лестнице, бросает слова через плечо
– Я тоже, – отвечаю я так тихо, что она не может услышать.
– Что я тоже? – спрашивает Калеб, и когда он подходит ко мне, я не могу удержаться от улыбки до ушей. Он не кинул меня. Он здесь, ключи от машины свисают с длинных пальцев, готов отправиться дальше. Мы попьем кофе, наконец-то поговорим, и все будет также легко, как быстро печатать сообщение. И хотя странно доверять ему, но я доверяю.
«Три истории, – мысленно начинаю писать я. – 1) Ты меня понимаешь. 2) Расскажи о Килиманджаро. 3) Тебе было страшно на вершине?».
– Ничего, – отвечаю я. – Просто разговаривала сама с собой.
– И часто так делаешь?
– Временами случается, – говорю я.
Калеб такой высокий, что для разговора с ним мне приходится неудобно вывернуть шею. Может быть, позже я сделаю селфи, чтобы увидеть, как выглядят с его точки зрения плоскости и углы моего лица. Сплошные брови и подбородок. Симпатичного мало. Если его можно сравнить с ожившим Кеном, то меня с Барби – никак.
– Слушай, по поводу кофе, – начинает он, и мной овладевает разочарование еще до того, как он заканчивает предложение. Вот что получаешь, когда бываешь напористой. Как же смешно, что я так открыто радовалась, полагая, что это произойдет. Я снова позволила себе быть поднятой и сброшенной, подобно плюшевой зверушке в старом игровом автомате с игрушками. На самом деле меня никогда и никто не выберет, особенно кто-то вроде его. – Нам не стоит этого делать.
– Пить кофе? Окей. – Мне снова хочется достать телефон. Написать НН то, о чем так сложно спросить вслух: «Почему нет? Я недостаточно хороша для тебя?».
Я думаю о прыщиках на подбородке, которые замаскировала консилером в туалете примерно час назад. О своих руках, бледных и дряблых, а не загорелых и натренированных, как у Джем. Брови, независимо от времени, затраченном перед зеркалом, всегда получаются слегка разными. Одежда почти такая же невзрачная, как и у Калеба, но, полагаю, девушки не должны стремиться к невзрачности. Ширина моего носа – хотя до сего момента она меня не волновала, – облупленный лак на ногтях; даже мои мочки слишком отвисшие, как длинный висящий фрукт. И, конечно же, главное разочарование – моя грудь, которая, каким-то образом, одновременно является маленькой и обвисшей: бестолковые, унылые и плоские конусы.
Калебу не видать моего разочарования. Я копирую его небрежность. Пожимаю плечами, будто мне плевать. Сохраняю на лице улыбку, следя за тем, чтобы она не пропала. Веду себя так, как если бы мои внутренности не свернулись в маленький плотный узел, словно кто-то проник в меня и завязал их мерзким бантиком. Я улыбаюсь через боль – подлинную, буквально проедающую нутро боль.
– Ну, понимаешь, из-за Лиама, – поясняет Калеб и выражается
– Лиам? Я не… Погоди-ка, что?
– Просто мне кажется, у него сложилось ошибочное мнение. А он мой лучший друг, сама понимаешь, – отвечает он.
Но я не понимаю. Какое дело Лиаму до того, что я собираюсь попить кофе с Калебом?
– Я все еще… Эм, не понимаю. Какое ошибочное мнение? И вообще, какое Лиаму до всего этого дело?
Мой мозг снова тупит. Возможно, Калеб все-таки прав: может лучше все слова выводить на экран, так их выразить намного легче. Там они понятны, их можно сохранить, чтобы позже, в случае недопонимая, к ним можно было вернуться.
– Ты же знаешь, что он расстался с Джем? Из-за тебя, – говорит Калеб, констатируя факт, будто это фундаментальное знание в Вуд-Вэлли. И будто к нему это не имеет никакого отношения.
– Эм, нет. Я не знала, что они расстались, и если это так, то я тут не при чем. – Я сглатываю, и начинаю заново, улавливая оборонительные нотки в своем голосе, хотя не знаю, почему должна защищаться. – То есть, она, конечно же, та еще сучка, и может он понял, что она была мерзкой, поэтому, думаю, могла косвенно и тангенциально быть к этому причастна. Но что за фигня?
Я нервничаю и говорю несвязно. Останавливаюсь, пытаясь собрать мозги в кучу. Он же не имел в виду того, что сказал? Нет. Лиам не мог порвать с Джем, потому что я ему нравлюсь.
Нет, это невозможно.
О, Господи. Я нащупываю бумагу в кармане. Мой билет в Чикаго. Завтра все никак не настанет. Нужно убраться подальше от этого места. Думаю, как Дри услышит об этом по странной сети оповещений в Вуд-Вэлли, в которой я не состою, и подумает, будто я предала нашу дружбу. Она же знает, что мне не интересен Лиам, да?
В этом нет никакого смысла. Джем такая девушка, которая притягивает мужские взгляды, не только парней, но и мужчин, которые оборачиваются ей вслед. В этой вселенной не может случиться так, что кто-то порвет с ней из-за меня. Разве что… НН окажется Лиамом? Может у нас сложился такой тип интеллектуального взаимодействия, который заставил его закрыть глаза на разницу между мной и Джем?
Нет. Лиам единственный ребенок. У него нет мертвых сестер – ни настоящих, ни метафорических. И не похоже, что у нас есть особая взаимосвязь, когда мы общаемся. По крайней мере, мне так не кажется.
Как-то в магазине Лиам сказал мне, что со мной «легко общаться» и я «очень хороший слушатель». Кажется, такие слова всегда говорят кому-то слегка застенчивому. Честно говоря, я не очень хорошая слушательница. Просто я хороша в том, что позволяю говорить другим.
Нет, должно быть, Калеб все неправильно понял.
– Ладно, как бы там ни было. Но не желаю быть к этому причастен, – бросает он и собирается уходить.
– Подожди, – говорю я, мечтая задать ему миллион вопросов, но понимаю, что вместо этого могу просто написать ему в мессенджере. Напрямую, что гораздо эффективнее.