Рассказы арабских писателей
Шрифт:
Что же ты сделал, Ханафи? Что сделал шейх Абдуль Хади, который изгонял из женщин злых духов? Где же шейх Хуснайин?
— Не двигайтесь с места! — приказал офицер.
Замри на месте, Ханафи, не шевелись, как бы ни дрожали твои колени…
— Покажите комнату, где вы лечили больных! — потребовал офицер и, обойдя приемную, воскликнул: — А, вот она!
Глядя на Абдуль Хади, он продолжал:
— Так, значит, здесь хранится у тебя золото. Ты — обманщик! Мы знаем все.
В этот момент снизу раздался вопль, потрясший стены дома. Присутствующие увидели, как приподнялся пол, раздвинулись
Из рук Ханафи выпала кадильница, которую он нес, и он опустился на землю.
Солдат ударил его палкой и закричал: «Вставай, старый обманщик!»
Всех троих отвели в полицейское отделение… понял он и того, что сказал судья. Ведь все это не имело никакого отношения ни к паланкину, ни к могиле. Он снова вспомнил анатомический зал в больнице, груду трупов и с ужасом представил среди них себя…
Ханафи поднялся со скамьи, подобный ветхому зданию, готовому вот-вот рухнуть, и закричал душераздирающим голосом:
— Люди, не хочу умирать! Не хочу жить!
Судья зачитал приговор: все трое получили по пять лет тюремного заключения.
Я закрыл рукой глаза, чтобы не смотреть на Ханафи, но, не выдержав, выбежал из зала суда. Я шел по улицам, а крик дряхлого старика надрывал мою душу: «Люди, не хочу умирать! Не хочу жить!»
Караван жертв
Перевод К. Оде-Васильевой
О разрушенное тело! Встань со своего ложа, верни душу, покинувшую тебя! Верни ее на время, в течение которого ты смог бы выползти из своей убогой каморки на дорогу и дотащить свои кости до пустыря. Пока ты будешь ползти, каждый твой вздох будет сопровождаться кровохарканьем, каждая часть твоего тела будет ощущать, что она разрывается, расстается с жизнью.
Тебе легче вторично перенести муки смерти, чем увидеть то горе, которое вызывает пребывание твоего трупа в доме!
Встань со своего смертного ложа, о человеческий скелет! Воскресни, чтобы уйти из этой каморки — все равно куда — из жалости к своей жене и детям.
Жестоко заставлять Хадру, разбуженную приступом кашля, раздирающим ее душу, смотреть на твое лицо и видеть, что смерть сомкнула твои веки, что ты больше не дышишь, а лежишь желтый, высохший. Она ударит себя в грудь дрожащей рукой и заплачет, причитая: «Умер мой муж!.. Умер Омар… о, горе мне… о, горе моим детям…»
Смерть, Омар, может все. Она навсегда избавила тебя от боли, страха и страданий. Она избавила тебя от борьбы за существование, от ожидания мучений, избавила от нищеты, от надежды на исцеление, от желания скорой кончины.
Избавила тебя смерть, Омар, от всех дум и мыслей, кружившихся в твоей голове, как кружится рой пчел в своем разваливающемся улье.
О, какая это была ужасная ночь, когда ты встретил свою смерть, о Омар!..
В Каире темнота вероломна, а в твоей лачуге темно. Циновка так мала, что ноги спящих лежат на голом полу.
В углу лачуги лежит твое тело, Омар Байуми Ахмад, тело главы этой несчастной семьи. Посреди комнаты спят
Ты ушел из этой жизни, о Омар, а труп твой лежит в этой лачуге. Если бы от тебя зависело это, то ты бы оставил в другом месте свои разбитые кости. Ты ведь знал, когда смерть предстала перед твоими глазами, когда ты понял, что она постепенно сковывает твои члены, что у твоей жены не найдется ни савана, чтобы завернуть твое тело, ни денег, чтобы заплатить за твои похороны.
Возможно, сознание этого и было одной из причин, почему ты скрывал свою агонию, почему ты подавлял вздохи. Ты боялся, находясь у порога смерти, увидеть страдание на лице своей жены, услышать ее душераздирающий крик.
Свершилось! И теперь ты, о Омар, лежишь в своем углу! Спи спокойно, как того хочет смерть. Ты никогда больше не услышишь кашля Хадры и тяжелого дыхания своих детей, раскинувшихся ночью на циновке. Ты больше не крикнешь, как бывало, когда тебя преследовал кошмарный сон: «Зажгите свет! Зажгите свет!»
Свершилось! Ты навсегда избавился от жестокого людского общества, общества-тирана, которое делает все, что захочет. Это общество попирает даже уважение к смерти, ибо Хадра не найдет денег, чтобы купить саван своему супругу, отцу своих детей. Это общество унижает достоинство человека. В то же время оно щедро одаряет своих баловней — собак и выхоленных коней.
Свершилось! Не появляйся, о солнце, над комнатой в доме № 18 по улице Ассара или пусть твой восход будет бледным или багровым, раз его нельзя остановить…
А какое, в сущности, дело этой каморке до тебя, о солнце. Ведь она никогда не видела твоих лучей, в нее никогда не попадало твое тепло. В этой каморке, солнце, каждый атом, пропитанный сыростью, лишенный тепла, мечтал о твоих чистых лучах.
Здесь разыгралась трагедия Омара, его жены и двух детей. А раньше эта каморка была жилищем невесты. Здесь Хадра была выдана замуж за Омара…
Омар работал в медеплавильной мастерской при управлении железных дорог.
Я не знаю, откуда он пришел в Каир, но хорошо знаю, что Омар был примерным мужем и энергичным рабочим, а Хадра была идеальной женой. Она вставала в шесть часов утра, покупала хлеб, бобы, готовила чай, и когда завтрак был на столе, будила мужа. Она нежно трогала его за плечо, и он, открывая глаза, говорил ей: «Доброе утро… Твое лицо, как луна… О Хадра, ты прекрасна…»
Хадра устремлялась к нему, как газель, поднимала его с кровати, а он обнимал ее и шептал ей на ухо: «Аллах да сохранит тебя мне, о Хадра!»
После завтрака Омар прощался с женой и уходил на работу. Он шел, а перед его глазами всегда стоял образ Хадры, такой женственный и прекрасный.
Однажды Омар вернулся домой хмурый и мрачный и Хадра увидела, что он еле сдерживает слезы. Казалось, какая-то глубокая тревога охватила его и готова лишить сознания.
Хадра взглядом спросила мужа, что с ним? Но Омар молчал, погруженный в свои думы. Она всеми способами пробовала заставить его заговорить. Наконец Омар встал, прошелся по комнате, потом остановился и произнес: