Рассказы арабских писателей
Шрифт:
В тот злополучный день, когда Хайра возвращался со своим измученным ослом из обычной поездки, неожиданно из-за угла вырвался автомобиль и опрокинул осла. Не успел Хайра понять, что случилось, как вокруг него собралась толпа.
Автомобиль остановился. Из него вышел высокий человек с небольшой отделанной серебром тростью в руке. Он встал у края дороги и полным ненависти взглядом окинул собравшихся людей.
— О брат мой! О кормилец мой! Что же сделали с другом Хайры? Заслужил ли я это? О люди! Смотрите, осуждайте бедного Хайру. Кляните этого зеленщика, у которого не было ничего, кроме
Хайра со своей женой сидели рядом с ослом, лежавшим на пыльной дороге, и, громко плача, пытались облегчить страдания животного. Жена Хайры гладила осла по голове и причитала.
Владелец автомобиля спокойно вынул из кармана сигару, закурил ее и, спросив, кто такой Хайра, направился к машине.
Когда машина скрылась, староста, пытаясь успокоить толпу, сказал:
— Ну, волноваться нечего. Это богатый господин. Он, конечно, даст Хайре достаточно денег для того, чтобы купить трех или четырех ослов.
Осла бережно положили на телегу и повезли к дому Хайры. Осмотрев животное, ветеринар обнаружил, что у него сломана нога и сильно ушиблен бок.
Ночью осел вопил так, что его было слышно даже на другом конце деревни. Сердца людей, слышавших эти крики, наполнялись жалостью.
На следующий день утром жена Хайры села на каменную скамью около дома и стала смотреть на траву, которую еще вчера ел осел. Перед ней вставали картины, милые ее сердцу. Она не говорила о них мужу, чтобы не углублять его горе. Она вспоминала, как ежедневно с восходом солнца осел отправлялся к источнику и, напившись, бегом возвращался обратно. В полдень, насытившись и утолив жажду, он подходил к тутовому дереву и громко кричал. По воскресеньям и в праздники, после того как Хайра освобождал осла от седла и веревок, он скакал к ближайшей полянке и начинал кататься там, переворачиваясь с боку на бок. Когда же в воздухе поднимались тучи пыли, осел вставал и переходил на новое место. Так он проводил, играя, целые часы…
Прошло две недели. Господин не вспомнил о Хайре. Напрасно староста обращался к мэру и членам муниципалитета. Напрасно советовался с адвокатами в городе относительно возможности предъявить иск на получение денег за увечье осла. Но кто посмеет подать жалобу на господина?
Адвокаты не советовали затевать этого дела, ибо Хайра неизбежно его проиграет. «Закон не тронет богатого». В самом деле, разве человек, у которого в руке сабля, нанесет сам себе удар?
Однако староста настоял на своем, и иск был предъявлен. Суд вынес решение, согласно которому разносчик зелени был оштрафован и посажен на неделю в тюрьму!
За что? Оказывается, за то, что господин из-за его осла задержался в пути и опоздал на свидание, где решались вопросы, касающиеся «общественных интересов»…
Когда Хайра узнал о решении суда, его лицо выразило недоумение. Жители деревни, получив это известие, возмутились. Многие поселяне отправились в Хайре, предлагая ему свою помощь. Но что они могли сделать?
Семь дней просидел Хайра в тюрьме. Какова же была радость Хайры, когда, вернувшись домой, он увидел своего осла, который пасся среди тутовых деревьев. Осел махал хвостом, а жена Хайры почесывала его за ушами.
Глаза супругов
…И вот снова, как обычно, Хайра, следуя за своим ослом, каждый день в одни и те же часы развозит овощи…
Учитель
Перевод Д. Юсупова
Сын мой, ты стал большим и видишь увечье своего отца. Даже когда я сижу к тебе спиной, я чувствую, что твои глаза устремлены на меня. Иной раз мне кажется, что я слышу, как твои губы шепчут: «Почему у всех людей два глаза, а у моего папы один?» Сын мой, я прекрасно понимаю, что тебе тяжело. А знаешь ли ты, как я мучаюсь, когда дети дразнят тебя твоим одноглазым отцом?
Сядь здесь, около меня, и послушай, что я тебе расскажу. Я хочу избавить тебя от необходимости задать мне этот вопрос, хочу успокоить себя. Недоумение, которое иногда появляется на твоем лице, омрачает мою жизнь, не дает мне покоя ни днем, ни ночью. Тридцать лет назад жил мальчик. Ему было столько же лет, сколько и тебе. Он каждый день, как и ты, ходил в школу. От его дома до школы был час ходьбы. Мальчик проделывал этот путь два раза в день с сумкой за плечами. Во всякую погоду — под дождем и под палящим солнцем — уходил он утром из дому и только вечером возвращался обратно. Мальчик рос сильным, никогда ни на что не жаловался, был всем всегда доволен. Только одного он боялся — отвечать учителю заданный урок.
Школа помещалась в одной неприглядной комнатушке маленького домика, приткнувшегося к стене деревенской церкви. В классе стояли старые парты, залитые чернилами, исписанные именами и цифрами, испещренные рисунками, которые вырезали ребята. Тут были новые рисунки и старые, сделанные еще их отцами и дедами. Но учителя не интересовало происхождение этих подписей и рисунков. Это был человек крутого нрава, и часто во время приступов плохого настроения он расправлялся с невиновными учениками за проступки их дедов, совершенные лет шестьдесят назад.
Утром занятия в школе начинались с того, что учитель посылал трех или четырех учеников в ближайшую рощу, принадлежавшую церкви, за прутьями. Учитель приказывал принести столько прутьев, чтобы их хватило на целый день.
— Помните, нужно выбирать прутья прямые, длинные, гибкие, и смотрите, чтобы их было много, чтобы не пришлось идти второй раз, — кричал им вдогонку учитель. Ребята шли в рощу, доставали из-за поясов ножи и срезали прутья. Они наотмашь хлестали ими по кустарнику, гадая в то же время, какой из этих прутьев будет потом хлестать их самих.
— Хана, это я для тебя выбрал, — шутили между собой ребята, размахивая прутьями.
Однажды учитель задал мальчику и его товарищам очень трудный урок из новой книги. Вернувшись домой, мальчик сразу же раскрыл книгу. Он старался как можно лучше приготовить урок, но это ему не удавалось. Все в этой книге было ему незнакомым. Он не мог разобраться ни в буквах, ни в словах, ни в рисунках. Книга казалась ему огромным талисманом, а буквы и слова — заколдованными знаками. Вся радость от полученной книги пропала, и его охватила безграничная ненависть к ней. Ему хотелось разорвать ее на куски и бросить в огонь.