Рассказы арабских писателей
Шрифт:
Молчание длилось минут пять. Затем Бутрос заговорил:
— Рассказывают, что Александр Македонский предчувствовал свою близкую кончину. Он знал, что мать будет сильно опечалена его смертью. И вот он позвал ее и сказал: «О дорогая мать, вот тебе мое завещание. Я скоро умру, устрой тогда поминки и пригласи на них всех людей. Когда они сядут за стол, ты скажи: пусть тот, кто не испытал горя, кто не знает, что значит потерять близкого и любимого человека, первый протянет руку к еде». Мать так и сделала. После смерти Александра она устроила поминки и позвала на них всех людей. Наконец
Услышав это назидание, я почувствовал большое уважение к рассказчику. Мне стало грустно: сколько лет я напрасно провел в школе! Да, Бутрос превзошел меня и произнес лучшее назидание, какое может быть сказано в подобном случае. И я, забыв, где нахожусь, сказал:
— Прекрасное назидание, клянусь аллахом. Это самое мудрое, что мне приходилось слышать.
Остальные присутствующие — а их было немного, так как прошла уже неделя после смерти Таниюса эль-Мурр — как будто ничего не слышали. Я удивился их молчанию и подумал: «Вероятно, эти люди такие невежды, что не поняли великого смысла сказанного».
Не успел Бутрос окончить свой великолепный рассказ, как в комнату вошло еще трое посетителей. Места было много, поэтому мы остались еще на некоторое время, вернее, остался Бутрос, так как он был главным, я лишь во всем слепо подражал ему.
Когда вновь прибывшие уселись, один из них приготовился говорить. Мне было очень грустно, и я думал про себя: «Как же это случилось, что я ничего не понимаю в наших обычаях и не знаю, что и когда надо говорить…» На этом мои мысли были прерваны.
— Таков мир. Смерть обходит всех, она неизбежна, и ее не миновать. Александр Великий тридцати лет от роду покорил весь мир…
Я прислушался — это уже второе назидание о жизни Александра Македонского. Мне даже захотелось немедленно пойти в публичную библиотеку и познакомиться с биографией этого великого человека, а пока я весь превратился в слух, боясь пропустить хоть одно слово. Но меня постигло разочарование: я услышал тот же самый рассказ об Александре…
Мой друг собрался уходить, но в этот момент вошли новые посетители, и я наступил Бутросу на ногу, чтобы подать ему знак остаться еще немного. Бутрос вынужден был мне уступить. Пришли двое, произнесли обычные слова соболезнования и сели. Не успели они занять места, как старший из них заговорил:
— Нелегко переносить смерть близкого человека, но против воли аллаха не пойдешь, как суждено, так и будет… Говорят, что Александр Македонский предчувствовал близость своей смерти…
Здесь я кашлянул, взглянул на Бутроса и увидел улыбку на его лице. Я сразу же повернулся к рассказчику. Мне хотелось услышать, что скажет он об Александре Двурогом [13] . После двух фраз я тоже начал улыбаться и, боясь, что улыбка перейдет в смех, встал. За мной встал и мой друг. Я сказал:
13
Александра Македонского на Востоке зовут
— Извините, что прерываю рассказчика. Да будет для вас этот день счастливым.
Мы вышли. Лицо Бутроса пылало гневом. Он схватил меня за руку:
— Какая польза от тебя и твоей науки, если ты не понимаешь, что в доме покойника нельзя говорить «да будет для вас этот день счастливым». Я остановил тебя, когда мы вошли, и ты тогда успел проглотить это приветствие. Что же заставило тебя забыть об этом теперь?
Я сказал:
— Оставь свои упреки, Бутрос, и скажи, где ты прочел то, что рассказал сейчас в доме покойника?
— Я слышал этот рассказ от своего деда на похоронах старшины деревни.
— А где же прочел его твой дед?
— Наверно, узнал от своего деда.
— Тогда ты в другой раз передавай историю точно и говори: — Мне рассказал ее дед, а он услышал от своего деда, а этот дед, в свою очередь, узнал ее от своего деда и так, пока не дойдешь до современников Александра Великого.
Бутрос засмеялся и простил меня. Он сказал:
— Скажу тебе по секрету, если бы мы пробыли в доме покойного около часу, мы бы услышали рассказ об Александре не менее двадцати раз.
Я ответил ему, что, если бы я был на месте семьи покойного, я бы сказал этим людям: — Покойник счастливее нас, он избавился от этого мира и от ваших назиданий…
Мы распрощались с Бутросом и пошли в разные стороны. По дороге я встретил группу людей, среди которых был один мой знакомый. Он сообщил мне, что идет выражать соболезнование семье Таниюса эль-Мурр. Я сказал:
— Я только что оттуда. Да поможет им аллах.
Он ответил:
— Да поможет им аллах и укрепит их.
Я рассказал ему, что я посетил семью покойного, но не сказал им ни слова в утешение, ибо не знаю наших обычаев. Он посмеялся надо мной и сказал:
— Разве это так трудно? Расскажи что-нибудь назидательное и утешь этим людей.
— А что ты собираешься рассказать?
Он начал говорить мне об Александре Двурогом, но я его прервал, сказав, что знаю этот рассказ, и посоветовал догнать своих друзей и поскорее утешить семью покойного. Да поможет ей аллах, да укрепит ее терпение и да помилует ее!
МАВАХИБ АЛЬ-КИЯЛИ
Месть
Перевод В. Шагаля
Умм Авад готовила орехи и миндаль для начинки теста. Внезапно она почувствовала какое-то тягостное беспокойство. Прервав песню, которую она тихо напевала, Умм Авад вытерла руки о край одежды и вышла во двор. Гнетущее чувство не оставляло ее. Кругом все было погружено в молчание, которое нарушалось лишь приглушенным журчанием ручейка, пересекавшего двор. Этот звук обострял ощущение одиночества. Умм Авад до боли захотелось, чтобы в эту минуту с ней рядом была какая-нибудь живая душа — соседка Умм Хамид или кто-нибудь из женщин, навещавших ее и доставлявших своей болтовней маленькое развлечение.